Темница тихого ангела

– Да не видела я его никогда! Показалось, что видела. На артиста какого-то похож, вот я и подумала.

– Сейчас вместе с нами поедешь в отделение, чтобы никогда больше не думала! – крикнул женщине тот офицер, что бил Торганова.

Но женщину все же отпустили. А Торганова запихнули в милицейскую «семерку» и куда-то повезли.

Ехали, правда, недолго. Скоро оказались в каком-то городке, возле управления милиции, где Николая больше ни о чем не спрашивали, а прямиком отвели в тесную комнатку с узким окошком под самым потолком. На окошке была толстая металлическая решетка.

Глава пятая

Расставшись с Торгановым, полковник Пятаков решил на службу не спешить. Определенной ясности в том, что произошло сегодня, не было, но деньги он получил, а значит, странному писателю известно больше, чем ему самому – начальнику колонии. Хотя он не сказал Торганову все, что сообщил ему майор Клешнин, а тот доложил, что Рощину отправили без сопровождения, потому что не успели подготовить машину, да и снимать подсменных охранников с периметра тоже не было времени. К тому же…

Тут Клешнин покашлял немного и сказал, что отправили в больницу не осужденную Рощину, а ее труп. По крайней мере, об этом говорил врач «Скорой» и медсестра. Это было неприятным известием, но если это и так, то начальство, по крайней мере, будет довольно. А вот этот писатель – вряд ли: он ведь хотел получить живую Рощину, а она вроде как умерла.

Чуть позже Клешнин позвонил еще раз и доложил о том, что двум контролерам Абдуразаковой и Бородиной стало плохо – доктор определил, будто у них нарушение ритма. Только не сказал какого.

Пятакову было неинтересно слушать про женские болячки, и он решил закрыть тему.

– Съели чего-нибудь, – предположил полковник Пятаков.

– Ну, да, – согласился Клешнин, – они в камере Рощиной коробку конфет обнаружили и чаю решили попить.

– Значит, так, – приказал Пятаков. – Конфеты эти в сортир спустить, коробку сжечь. И никому ни слова.

Его заместитель был сообразительным человеком и доложил, что он все так и сделал сразу же. Дескать, и сам удивился, откуда вдруг у осужденной шоколадные конфеты. И, вообще, сначала стала загибаться доходяга Рощина, а потом две здоровенные бабищи – это наводит на кое-какие размышления. Когда отправляли Рощину, Клешнин хотел дать для сопровождения осужденной Бородину с Абдуразаковой, которые тогда могли еще передвигаться сами, но потом подумал: если они уедут, то потом выпросят у врачей больничные и целую неделю будут гулять, а людей и без того не хватает.

На этом доклад Клешнина закончился. Но кое-чего он Пятакову не сообщил. Во-первых, что, когда пришел второй медицинский «рафик», он и этим врачам ничего не сказал про отравившихся младших инспекторов по режиму. Кроме того, уже тогда решил ничего не говорить о звонке из управления по исполнению наказаний. Начальник управления поинтересовался, как обстоят дела, и вообще где сейчас находится Пятаков. Клешнин доложил, что непосредственное начальство отсутствует по причине лечения зубов, а дела, как всегда, на высоте – только одну осужденную, а именно Татьяну Рощину отправили в больницу в крайне тяжелом состоянии.

– В насколько тяжелом? – поинтересовался начальник управления.

– Боюсь, что…

Клешнин замолчал.

А начальник произнес строго:

– А ты не бойся: ты же майор. Ты правду доложи! За правду никто тебя не разжалует.

– Короче, полный… этот самый. Может, ее уже не в больницу повезли, а прямиком в морг.

– Ну, что же, – вздохнул начальник, – все под Богом ходим. Зато государству экономия – семнадцать рублей в сутки на ее питание тратить не придется.

Потом Клешнин услышал, как начальник приказал кому-то:

– Проверь, куда тело Рощиной доставили.

И телефон отключился. Поскольку в отношении начальника колонии начальник из управления не дал никаких распоряжений, майор решил об этом разговоре промолчать и ничего не сообщать Пятакову. Только доложил о нестыковке в действиях врачей.

И все же позвонил Пятакову и сообщил, что Бородиной с Абдуразаковой стало совсем плохо.

– А я что тебе, «03»? – возмутился начальник колонии. – Вместо того чтобы нашего врача позвать, ты мне в час по сто раз названиваешь. Почему я должен все за вас решать! К тому же у меня у самого наркоз еще не отошел…

Михаил Степанович остановил машину. Пятьдесят пачек, перетянутых крест-накрест банковской лентой, покоились в продуктовом мешке, сшитом женой из старого плаща-болонья. Почти тридцать лет назад в день, когда Пятаков познакомился с будущей женой, на ней был именно тот самый плащ. Разве можно было тогда представить, что когда-нибудь в эту капроновую материю будут завернуты полмиллиона долларов! Укладывая пачки в мешок, полковник каждую протер ветошью, чтобы на всякий случай не оставались на купюрах отпечатки пальцев, потом бросил ветошь под сиденье, а мешок с деньгами поставил возле пассажирского кресла.

Жене о деньгах Михаил Степанович не говорил пока, решив сделать ей сюрприз: купить в Петербурге хорошую квартиру для сына, а чуть позже дом для себя и жены – тоже в каком-нибудь питерском пригороде. Две хороших машины тоже надо будет приобрести, потом…

Накануне вечером Пятаков зашел в камеру Рощиной, отдал ей коробку конфет, сказав при этом: «Не вздумай даже понюхать!»

Прислушался к шагам контролера в коридоре и шепотом проинструктировал:

– Конфеты спустишь в унитаз. Утром вызовешь контролера и скажешь, что тебе плохо и нужен врач. Доктор придет и сделает тебе укол. После и в самом деле, может, плохо будет, но ты не бойся: потом будет все хорошо и даже еще лучше. Поняла?

Рощина кивнула. Пятаков не стал больше задерживаться, только еще раз предупредил, чтобы конфеты отправила туда, куда он сказал.

Кто же знал, что она полкоробки оставит! Хотя убийца – она и есть убийца. Плохо только, что придется подыскивать новые кадры на место Абдуразаковой и Бородиной. Хотя, если побег удался, его точно попрут с должности, а значит, на укомплектование штата новыми кадрами можно наплевать. Самое главное, что его участие в организации побега никто не сможет доказать. А вот у Клешнина будут проблемы: ведь это он отправил осужденную без вооруженного сопровождения.

Пятаков вспомнил о второй медицинской машине и внезапно понял: писатель, судя по всему, изменил план – не было никакого нападения на бригаду «Скорой помощи», как не было и самой бригады, приехавшей через несколько минут после получения вызова. Это были люди Торганова! А значит, писатель каким-то образом получил известие о том, что Рощина уже находится у них. Но ведь ему никто не звонил! Пятаков попытался вспомнить, что предшествовало моменту, когда Торганов сказал, что дело сделано, и передал деньги. Может, ему дали знак из проезжавшей мимо машины? Но мимо проезжало много машин. Впрочем, Михаила Степановича это уже не интересовало. Он подумал о том, где может находиться теперь медицинский «рафик», в котором везут освобожденную Рощину. Если с момента выезда из колонии прошло два с половиной часа, то в Вологде ее нет наверняка. А куда ее повезли – неизвестно: дорог в России много, и все бесконечные. Если предположить худшее – вдруг начальство догадалось о побеге и уже сейчас на дорогах выставили кордоны, то далеко Рощиной не уйти – медицинский «рафик» перехватят обязательно. Если, конечно, у похитителей не предусмотрен на этот случай какой-то запасной вариант ухода от погони. Но пока начальству ничего не должно быть известно, и, кроме того, разве сам Пятаков не выполнил того, что от него просило начальство – он же передал осужденной коробку конфет, которые потом слопали две дуры!