Темноты

— Я уберу это, — сказал Рас, касаясь кляпа. — Но ты должна пообещать, что не станешь кричать или применять магию. Иначе будут последствия. Хорошо?

Она кивнула, и в уголках её глаз показалась влага.

Дварф вздохнул и вынул кляп. Она втянула воздух и закашлялась, но не слишком громко. Это было хорошо.

Она подняла взгляд на дварфа, губы дрожали.

— Чт-что ты собираешься со мной сделать?

Рас нахмурился.

— Просто подержу тебя здесь какое-то время. И все.

— Ты… ты собираешься?.. — Мирин задрожала и чуть отодвинулась от него.

— Люди, — Рас закатил глаза. — Могу поклясться любым богом, которого ты только назовёшь, что вы самые подлые и ненадёжные ублюдки в мире, но я знаю свой собственный народ — и нахожу, что он ещё хуже.

Он пожал плечами:

— Тебе не нужно бояться, что я тебя обесчещу.

— Тогда почему… — Мирин сглотнула. — Почему ты не развяжешь меня? Разве я представляю для тебя угрозу?

— Нет, — ответил он, пожалуй, быстрее чем следовало.

Девушка сжала губы.

— Ты боишься меня?

— Я ничего не боюсь, — сказал Рас. — И мне нечего тебя опасаться.

— Докажи, — Мирин надулась, насколько позволяло её хрупкое тело. — Развяжи мне руки. Если тебе нечего меня опасаться.

— Хмм, — спорить с её логикой Рас не мог. — Зачем тебе их освобождать? Убежать ты не сможешь.

— Ох, — её глаза распахнулись. — У меня запястья болят.

Рас ничего не ответил, только обошел её кругом, чтобы развязать. Она не лгала: верёвка оставила на запястьях красные следы. Он отошел, позволив ей растирать кожу.

— Ну вот. Довольна?

Мирин выхватила палочку из белого дерева из-за спины и прижала к подбородку дварфу. Рас почувствовал, как из неё с шипением струятся искры.

— Хммм… — произнёс он.

Мирин глядела на него широко открытыми глазами. Она тяжело дышала.

— Ты должна сделать это, — сказал Рас. — Я убил многих — и мужчин, и женщин. И детей.

Мирин дышала всё тяжелее и тяжелее. Рас чувствовал, как колотится её сердце, видел, как кровь пульсирует в жилах на лбу.

— Давай, — поддразнил дварф.

Девушка резко втянула воздух.

Тогда он отбил в сторону палочку и раскрытой ладонью ударил её по макушке — так оглушают кроликов. Девушка безвольно рухнула на пол. Вспыхнула и угасла молния.

— Волшебники, — пробормотал Рас, закатывая глаза.

Глава 35

Такими ночами, как эта, когда Селунэ скрывала вуаль рассерженных облаков, улицы Глубоководья становились похожи на Темн'oты, проходившие под ними. Такими ночами лунные тени становились больше и глубже, а все постройки кажутся неясными чудовищами. Даже пьяным глупцам хватало здравого смысла запирать двери на засов прежде, чем скрывающиеся во тьме ужасы сумеют добраться до них. Пожалуй, такими ночами лишь неупокоенные выходили на улицы. Даже район Замка, который охраняли Стража и Чёрный Посох, был весьма опасным местом после сошествия сумерек — особенно такими ночами.

Но темнейшим ночам Глубоководья было ведомо то, с чем Темн'oты никогда не сталкивались: дождь.

Струи дождя то и дело пронзали плащ Калена, словно тысяча крошечных стрел. Каждая капля будто останавливала, призывала его свернуть с намеченного пути. Собственное тело приказывало ему лечь на землю и умереть. Он знал, что Магическая Чума медленно выпивала его жизнь.

Кален достал скомканную записку из кармана и прочитал ещё раз.

Это была самая, что ни на есть, ловушка, но у него не было выбора.

Дрен думал большей частью о Мирин. Файне могла позаботиться о себе сама, но Кален не мог оставить Мирин. Какой бы могущественной девушка не была, Мирин всё же была растерянной, не знающей ничего о себе девчонкой. И если она не сможет справиться с собственными силами, никто не мог предсказать последствий разрушений. Калену едва удалось остановить её той ночью после бала.

И Расу придётся ответить за убийство Целлики — уж об этом Дрен позаботится.

Кален знал, что даже если у него не получится, Таланна с Арэйзрой выследят дварфа, но это слабо утешало. Самое большее, на что была способна Гвардия, — это разделаться с Виром, а возмездие мало что будет значить для его трупа и для Файне с Мирин, если Рас их всех прикончит.

Нет, он пойдёт, не взирая ни на какие препятствия — даже несмотря на шрам, убивавший его изнутри. Одна последняя схватка — вот и всё, что ему нужно. Только один последний бой.

Дрен расстегнул шлем и его стошнило в канаву. Случайные прохожие стремились убраться с его пути.

Кален, пошатываясь, двинул дальше по аллее, к которой примыкал праздничный зал «Зардевшейся нимфы», а сама аллея упиралась в туннель к Темн'oтам прямо возле Зловещей Статуи.

— Во мне останется лишь только пустота, — прошептал Кален, кое-как поборов кашель в горе. — Тьма, где нет боли — где лишь я.

Мужчина прохромал мимо тяжёлых от дождя деревьев и неразличимой во тьме помойки. Голова гудела, в лёгкие словно налили воды. Ноги онемели — такое впечатление, словно под кожаной бронёй набили камней. Не надень Кален тяжёлые ботинки из-за дождя, он был бы готов поклясться, что отморозил пальцы. Руки Дрена были в порядке, но это довольно слабое утешение. Мёртвая плоть тоже в порядке. В животе зажурчало.

— Тьма, где лишь я, — снова произнёс Кален.

Дрен твердил себе эту фразу до тех пор, пока боль не прошла. Не полностью, не до конца — просто померкла. Кален знал, что больше не поправится. Только не после этой ночи.

— Каждый когда-нибудь умрёт, — пробормотал воин. — Если я умру сегодня, то так тому и быть.

Онемевшими, ничего не чувствующими пальцами Кален подцепил крышку люка, скрытого в глубине аллеи. Зловоние Калена не беспокоило — тот едва чувствовал запах. Тайным входом этой ночью пользовались — дверца лаза была не закреплена и ждала обитателей Темн'oт, выбравшихся на ночные улицы Глубоководья. Создания из тени, поднявшиеся снизу. А чем же был он, как не тенью, спустившейся сверху?

Всё тело Дрена сотрясла ужасающая дрожь, и он согнулся в не сравнимом с предыдущими приступе кашля. Кален сорвал шлем и сплюнул кровь с желчью на металлическую дверь. Брызги отскочили на булыжники мостовой, и их смыл дождь.

Когда приступ миновал — Дрен был наполовину уверен, что тот его прямо сейчас и прикончит — Кален заставил себя подняться на ноги и посмотрел на ржавую лестницу, ведущую к теням под городом.

— Око Правосудия, — прошептал Кален молитву. Он не просил и не умолял. — Подожди ещё немного. Я скоро буду.

Кален вытер рот и начал спуск вниз.

Темн'oты казались удивительно пустыми той ночью. Для жителей подземелья приход ночи был подобен празднику, когда они могли плясать или сражаться, любить или убивать по собственной прихоти там, наверху. Те, у кого глаза были чувствительны к свету, могли свободно ходить по улицам, а ливень или туман, пришедший с лежащего на западе моря, скроют их деяния, какими бы те не были.