Темные искры

С этим ши нужно что-то решать.

Никто в замке, кроме Вогана, не осознает затаившуюся в нем опасность. Беспамятный волк, баснословно хорошо владеющий разными стилями боя, давно никого не удивляет. Алан вписался в Дом, словно всегда был ему родным — как, собственно, и было!

Припомнив длинный кровавый список, повар решает: это все же Эр-Харт, он не выйдет с кухни. Случайно порежется одним из ножей насмерть. Если это другой волк, незнамо как объявившийся в теле Эр-Харта и не обладающий характером и памятью старого живодера, Воган выпустит офицера невредимым.

Первой проверкой стала рыба, потом — потрошение поросенка, потом разделка говяжьей туши, потом, чуть не искупанного в крови офицера Воган ставит перед необходимостью нарезать ливер.

В основном — сердца.

Остается лишь стоять над волком, придирчиво наблюдая за процессом. Случайно удерживая один из своих ножей крайне неудобно, зажав его вместе с ручкой сковороды в кулаке.

Поначалу повар ощущает лишь растущее напряжение, потом принимается приглядываться к сидящему волку, обращает внимание на старый, знакомый хват ножа и на новые шрамы, проглянувшие из-за намокшей рубашки и склеившихся сосулек волос.

Очень широкая, старая полоса, обернувшая шею. Не пропавший даже в Светлых землях след от рабского ошейника.

Воган шумно вздыхает.

Мир встает на свое место.

Гордый и кровавый ши не смог бы бесследно пропадать в Верхнем мире столько тысячелетий. Гордый и кровавый ши не вынес бы подобной муки и унижения. А это означает, что гордого и кровавого ши давно нет. Облегчение накатывает дурной волной, настолько сильной, что Воган чуть не падает, хватаясь за плечо этого подозрительного волка. Повар и сам не знал, что напряжение было столь огромным. Волк не отдергивается.

Воган зовет на пробу:

— Э… Алан?

Волк поднимает совершенно серые, ни капли не желтые глаза, напоминающие об Эр-Харте только формой да насыщенностью цвета радужки. Вот только смотрит с абсолютно иным выражением.

— Я делаю что-то не так? — тихий голос оказывается разборчивым и в шуме кухни. — Нужно мельче? Крупнее?

— Нет-нет, — Воган встряхивает головой, разражаясь грохающим смехом облегчения. — Я как раз хотел сказать: сердца ты режешь просто идеально!

Новый Алан, прежний Эр-Харт недоуменно-мягко улыбается, явно не решив, комплимент это или издевка.

Все хорошо в Благом мире, кроме этого фоморового шрама.

Воган возвращает свои ножи в ножны все, переставляет сковороду, поудобнее перехватив вскипевший ковш: если перед ним сидит не Эр-Харт, нужно оставить древнему как можно меньше шансов напомнить о себе. И тем более вернуться. Нельзя исключать таковую возможность.

Подгаданный жест, неловко попавшийся под ноги поваренок — и выплеснутый кипяток летит туда, на узнаваемый шрам Эр-Харта, все еще метящий спину Алана.

Офицер вскрикивает, дёргается, закостеневает спиной, затем падает на стол грудью. Поварята замолкают, на кухне воцаряется почти тишина: жутко продолжают шипеть и хрипеть котелки и блюда, доготавливаясь. Только никто не дышит.

Новый волк содрогается, приходя в себя после краткой потери сознания — выносливость у него совершенно эр-хартовская.

Поварята словно боятся приближаться к пострадавшему, изо всех сил пытающемуся не скулить, всего лишь скребущему стол едва выпущенными когтями. Воган вновь убеждается в правильности своих действий. Решительно шагает к… Алану.

Волк вздрагивает когда большая ладонь Вогана обхватывает его шею.

— Терпи!

Бывший Эр-Харт косится темно-серыми, еще более темными от боли глазами, безмолвно ожидая окончательной расправы. Или это просто так кажется повару.

— Терпи! — Воган повторяет, уже стыдясь своего стремления подстраховаться.

Быть древним волком, кроме всего прочего, означает кое-что еще: у Вогана есть силы, чтобы перелатать половину замка, но можно употребить их все и на одного волка. И попросту нарастить ему новую кожу на спине.

Магия рвется бурным потоком, нашедшая применение, достойное ее мощи, Алан дёргается, скользит по сиденью, пытаясь вырваться, увернуться: боль возрастет, старая кожа с треском слезает, новая растет, обхватывает мышцы, прикрывает рану, гасит, утишивает…

Алан вздрагивает и бьется, скребет по столу вытянувшимися целиком когтями, огромными, под стать Мидиру, черными — как и полагается Эр-Харту.

Воган безжалостно лечит, стараясь не обращать внимания на проклюнувшееся сочувствие, вызывая из памяти картины прошлого с демонстрацией жестокости Эр-Хартом. Однако эти картины оказываются бесполезными. Они никак не прикладываются к этому волку, бьющемуся от боли за чужие прегрешения.

Темно-серые глаза начинают закатываться, так и не становясь желтыми, Воган встряхивает Алана, пытаясь вернуть, додержать его в сознании.

— Стой! Терпи! Сейчас уже все! — наклоняется, обеспокоенно заглядывая в лицо.

Как ни странно, помогает именно это, словно прорвавшееся сочувствие что-то офицеру доказывает. Он прикрывает глаза, соглашаясь, сжимает бескровные губы и перетерпевает последнюю волну лечения, не выпадая никуда — ни в сон-жизнь, ни в жизнь прошлую, ни в бессознательное состояние нежизни вообще.

Когда Воган отпускает вылеченного волка, поварята вокруг выдыхают разом, а сам Алан утыкается в столешницу лицом совершенно, прикрывает руками голову и тяжело дышит. На правах временного лекаря повар задирает рубашку, осматривая спину.

Совершенно гладкую, обычную спину, слегка белую, еще обескровленную, но в целом ровную и ничем не отличающуюся от спины любого ши.

Прикасается к месту бывшего шрама, Алан содрогается явно, не переставая мелко дрожать.

— Знаешь что? Иди-ка ты отдыхать, королевский волк, — Воган вновь глубоко вздыхает. — С моими извинениями, Алан. Я заставил тебя пережить то, что ты не должен был.

Темно-серые глаза показываются над сложенными руками — офицер приподнимает голову в недоверии.

— Никто не хотел зла тебе на этой кухне. Надеюсь, мы не отбили тебе охоту общаться с поварским сословием? — Воган широко улыбается, принимая нового волка со старым лицом, но совершенно иным характером.

— Разве что во время кипячения, — тот выговаривает сквозь дрожь, обхватывает себя руками.

— Тебя надо проводить, — Воган приобнимает Алана, оборачиваясь и выискивая не очень занятого поваренка.

И с удивлением замечает застывшего в дверях бледного советника.

— Что. Тут. Произошло? — когда Джаред нервничает, то говорит совершенно железным голосом, ровно как папаша.