Темные изумрудные волны

А тревога за то, что будет с Катей, как ей расскажут родители о причины его отсутствия, как сложится его с ней жизнь, — была главной его тревогой.

На четвертый день пребывания в следственном изоляторе его, вместе с восемнадцатью другими подследственными, погрузили на специальный грузовик для развозки по местам нахождения следственных органов. Следственное управление областной прокуратуры оказалось одним из первых адресов. Коридорами провели в кабинет следователя.

Андрей сел на стул, и следователь начал допрос, не сочтя нужным представиться, — обычный человек с обычным лицом канцеляриста.

— Убиты двое работников Урюпинского промтоварного магазина. Убит директор магазина «Радиотехника». Ваше присутствие на месте преступления доказано, это неоспоримый факт. Или вы рассказываете от начала до конца о мотивах совершенных вами убийств, рассказываете все подробности, или вы будете упорствовать, а мы будем вас изобличать.

Чем дальше, тем больше следователь распалялся, индуцировался от произносимых им слов. Прозвучали сентенции о неотвратимости наказания за совершенные преступления, о неизбежности правосудия.

— Почему вы разговариваете со мной, как с преступником?! — возмутился Андрей. — Разве моя вина полностью доказана? Как быть с презумпцией невиновности?

— Мы здесь не для того, чтобы философствовать. Понятие презумпции для нормальных людей. Вы — преступник, и это к вам неприменимо.

— Мы здесь для того, чтобы совместными усилиями установить истину, — парировал Андрей. — Давайте говорить в таком ключе.

— Давайте, — согласился следователь. — А в каком ключе пойдет разговор, это мне решать, не вам.

— Я не могу говорить в таком тоне. Вы априори заклеймили меня преступником, а это неправильно.

— И здесь вы ошибаетесь. Я решаю, что правильно, а что неправильно. И вы будете говорить в таком тоне, который я выберу. Где вы были второго июня 1996 года? Расскажите о событиях этого дня подробно, минута в минуту.

Андрей сделал вид, что задумался.

— Не делайте умное лицо, оно вам не идёт, — насмешливо сказал следователь. — Мы теряем время, и мне это не нравится. Рассказывайте, где вы встретились с Козиным и Трегубовым, на чем добрались до Урюпинска, и что было дальше.

— Не понимаю, о чём вообще речь. Козина не знаю, никогда с ним не встречался, — спокойно ответил Андрей. — Тут какая-то ошибка. Могу я взять календарь?

— Начинается… — недовольно буркнул следователь и бросил через стол календарь-плакат.

Андрей взял календарь, на котором человек с лицом, показавшимся ему знакомым, на фоне церковных куполов, стоял с двумя ослепительными красотками. Идиотский лозунг: «Мира, добра, и благополучия — вам и вашим близким». И подпись: «С верой и надеждой. Юрий Рубайлов». Указаны даты церковных праздников, но не указан год.

«Рубайлов! — мысленно воскликнул Андрей. — Это же бывший мамин шеф».

На душе стало спокойнее, пропало чувство обреченности. И он спросил:

— Что за прокламация? Какого года календарь?

— Не надо валенком прикидываться! Календарь этого года.

— Допустим… Будем работать в вашей системе координат…

Делая вид, что вспоминает, Андрей стал продумывать дальнейшую линию поведения.

— Я был на работе, — сказал он, выждав. — Да, я отработал дневную смену, потом, около четырёх часов дня, отлучился, съездил домой, и вернулся к пяти часам, на ночное дежурство.

— А что вы чувствовали, когда принимали убитых вами людей?

— ?!

— Понимаю. Такие, как вы, оборотни, ничего не чувствуют, когда разглядывают своих жертв. Не надо делать удивленное лицо, вас-то я вижу насквозь. Обычный уголовник, убивец. Ничего особенного. Не дотягиваете вы даже до мало-мальски серьёзного преступника, каким себя воображаете. Рекомендую прекратить весь этот цирк, и приступить к признаниям. Чем раньше вы начнете говорить, тем больше я смогу вам вытребовать по ходатайству, как бы мне этого не хотелось. Но, таковы правила. Преступники, помогающие следствию, вправе рассчитывать на некоторые поблажки. В этом ваша презумпция, если хотите.

— На что же я могу рассчитывать?

— Ну… если в вашей камере будет одна лампочка, могу вам вытребовать две.

Началась перепалка. Андрей заявил, что не может сосредоточиться в обстановке, когда над ним довлеют, его прессингуют, пытаются сломать. Следователь требовал прекратить уловки, которые, во-первых, бесполезны, а во-вторых, губительны для обвиняемого.

— Я сделал всё, что мог, — обреченно сказал Андрей. — Я готов был сотрудничать с вами, всеми силами хочу помочь следствию. Пытаюсь говорить на понятном вам языке, но вы меня не понимаете. Мне нужно отдохнуть, у меня разболелась голова.

— Вы решили упорствовать, чтобы затруднить работу следствия. Считаете, что с вами плохо обращаются. Я дам вам возможность понять, что сегодняшний день был самым светлым днем вашей жизни.

С этими словами следователь начал заполнение протокола. Писал он долго. Закончив, передал Андрею бумагу. Прочитав о том, что второго июня находился на работе, откуда отлучался на час, чтобы съездить домой, он поставил подпись, а в нужном месте написал: «с моих слов написано верно, мною прочитано».

— Прошу учесть, — зловеще произнёс следователь, — в следующий раз вам придётся говорить, как бы сильно не болела ваша голова, набитая воспоминаниями об убийствах, и планами новых преступлений.

Прежде чем поставить букву «Z» под своими показаниями, исключающую возможность написания чего-то лишнего, Андрей сказал:

— Добавьте, что дату, о которой вы спрашивали, я увидел в этом самом календаре, на котором не указан год. Кто знает, может, там попутаны дни недели, в этом бестолковом календаре. Если я увижу другой календарь, возможно, вспомню о совершенных убийствах и других злодеяниях.

Выхватив протокол, следователь собственноручно написал букву «Z».

Выходя из кабинета, Андрей мельком взглянул на дверную табличку.

«Старший следователь СУ СК Сташин Константин Анатольевич»

Эта фамилия долго крутилась у него в голове. И только в камере до него дошло.

«Вика Сташина! Это её муж! Она ведь говорила, что он работает в прокуратуре. Вот это номер!»

Глава 49

Гнетущая, напряженная тишина воцарилась в камере. Как будто все умерли, никто не шевелился. Уже далеко за полночь, а он никак не мог заснуть.