Темные удовольствия

— Не искушай меня, Ева. Ашера нет. Кто-то может назвать тебя честной игрой. Так что, если не хочешь стать мишенью, будь хорошей гребаной девочкой и веди себя прилично.

Мне пришлось дважды облизать губы, прежде чем я смогла заговорить. Черт бы побрал мои гормоны за то, что взбесились из-за этого парня.

— Быть хорошей девочкой? Пошел ты, Андерсон. Я никогда в жизни не сделаю того, что ты мне прикажешь.

Это было старое, давно устоявшееся убеждение, и простое произнесение его вслух успокоило меня.

Беккет моргнул, и на секунду я решила, что поставила его в тупик.

Затем его губы искривила мрачная улыбка. Она не была приятной. Скорее совершенно ужасающей. Беккет издал глубокий вздох, и в следующую секунду его жесткое тело расслабилось, превращая его в гибкую стену мышц, сливающуюся с моим телом.

— Вот как? Посмотрим, – пробормотал он.

Я ахнула, когда он обхватил мои бедра своими огромными руками и вжался в меня. Мои ладони упали на его плечи, притягивая его к себе или отталкивая, я и сама не знала.

Наклонившись, он провел носом по моим волосам вверх и коснулся виска. Его горячее дыхание щекотало мне ухо, вызывая мурашки по шее.

— Ева? – пробормотал он глубоким и адски греховным голосом, лишенным обычной насмешливости.

— Хмм?

Он провел губами по моему уху, зацепив зубами мочку, и я вздрогнула.

— Убирайся к чертовой матери из моей комнаты.

Я именно так и сделала.

Оторвавшись от него, я бросилась к двери и только, когда оказалась в коридоре, вспомнила, что у меня в заднем кармане все еще лежит этот чертов пенал. Я вытащила его и отошла от комнаты. Заметил ли Беккет, что он торчит у меня из джинсов?

— Ева?

Я подпрыгнула от маминого голоса и виновато обернулась, сжимая в руках пенал.

— Что случилось? – спросила она.

Я покачала головой. Мамин взгляд упал на пенал, и она выхватила его у меня, прежде чем я успела заставить свой мозг работать. Она открыла его и ахнула, когда заглянула внутрь.

— Мам, не лезь в это. Я верну пенал на место, и он никогда не узнает, что его трогали.

Мама долго смотрела на содержимое, а затем осторожно закрыла его. Она покачала головой.

— Нет, mija⁸, не беспокоиться об этом. Я сама позабочусь обо всем.

На ее лице появилось выражение, которое вызвало у меня тревогу. Такое же было у нее, когда она заставляла нас с Ашером делать то, чего мы не хотели, для нашего же блага. Съесть овощи, почистить зубы, сделать домашнюю работу. Сейчас был тот же взгляд.

— Миссис Линтон нужна помощь с уборкой в кладовой. Почему бы тебе не сходить к ней? Она даст тебе хорошие чаевые. Я почти закончила, – быстро сказала мама и подтолкнула меня по коридору к лестнице.

Я кивнула, позволяя беспокойству о Беккете и о том, что с ним происходило, вылететь из головы. Он не был мне другом, скорее врагом. Почему я должна тратить время на переживания о нем? Я должна была переживать о себе. Если такой миллиардер, как Беккет, не в состоянии позаботиться о себе, то на что тогда могли рассчитывать другие.

Я повернулась к лестнице и решила, что пусть мама возвращает пенал на место. Она знала, как разобраться с этим. Это была не моя проблема.

2.Беккет?

«Давай, Бек. Заходи в воду. Мать Ахиллеса искупала своего сына в реке Стикс, чтобы сделать его непобедимым.»

Во сне я всегда видел тот день сквозь мутную призму. Белое платье матери, подол которого промок, когда она вошла в пруд. Ее бледные пальцы, пробирающиеся сквозь водоросли. Ощущение гальки под моими босыми ступнями.

Я вздрогнул и проснулся весь в холодном поту. Я все еще ощущал влажный запах весеннего пруда Миллерс-Понд – вокруг расцветала новая жизнь, а в воздухе витала нотка разложения.

Смерть, в то время как все остальное только начинало оживать.

Я сел, стянул через голову футболку и бросил ее в сторону корзины для белья. В спальне было тихо. Слишком тихо.

Я ненавидел тишину. Она напомнила мне о том, что сон – это единственное место, где я могу видеть ее. Мою мать, которая любила греческую мифологию и называла меня своим Ахиллесом. Ту, которая так долго цеплялась за жизнь, но проиграла битву слишком рано.

В тот вечер в тихом пространстве было что-то еще, что-то непривычное. Слабый аромат стирального порошка и чистой женской кожи. Это был не дорогой запах и даже не тот, которым пользовались специально. Он был простым, незамысловатым. Но для меня это был экзотический, манящий аромат.

Ева. Запах, который невозможно было разлить по бутылкам, с намеком на что-то непередаваемое. Присущее только ей. Дорогие духи вызывали у меня отвращение. Натуральный аромат Евы Мартино - нет. Я не знал, что с этим делать.

Я заставил себя встать с кровати и потер руками лицо, после чего накинул одежду. После снов о маме мне никогда не удавалось снова заснуть. Это было невозможно. Вместо этого я потянулся к своей заначке и проглотил несколько таблеток. Это стало моей рутиной. В основном я принимал бензодиазепин и оксикодон, но переходил на кокаин, когда мне нужно было взбодриться перед тренировкой. Все становилось намного проще с химическим спокойствием. Добавьте к этому немного травки, и жизнь превращалась в вечеринку для одного. Вечеринку, о которой никто не знал, кроме меня и моего дилера.

Через несколько минут тепло разлилось по моим озябшим мышцам, прогревая замерзшую пещеру в груди, где должно биться сердце.

Комфортное онемение было моим любимым состоянием, в которое я возвращался все чаще. Острота и ясность ума нужны были мне только для хоккея. Все остальное можно было делать в оцепенении.

Я направился вниз, вздыхая при звуках громкого, нервного смеха. Колетт проводила свое собрание ежемесячного книжного клуба. Члены ее желанного ближнего круга до ужаса боялись своего лидера, но все равно стекались на ее собрания, как мазохисты. У меня не было времени ни на мачеху, ни на ее шайку подхалимок. Я прекрасно знал, кто такая Колетт Андерсон, и ее подруги ничем не отличались. Я терпеть не мог находиться рядом с ними.

Я пересек верхний зал, не имея другого выбора, кроме как пройти мимо двери в нашей самой маленькой гостиной.

— Бек! Ты дома! – Голос Колетт был громким и полным злобы.

Она знала, что я ненавижу ее и ее подруг, и по этой причине стремилась выставить меня напоказ перед ними при любой возможности. Это было одно из правил моего отца – не проявлять открыто неуважение, и я не спорил с ним по этому поводу. Он угрожал, что напишет декану с просьбой исключить меня из Геллионов УХХ, и я не хотел испытывать его.