Темные зеркала. Том второй
Шрифт:
– Сама расскажет, как только перестанет капать, – уверенно ответил сатирик. – Еще час-два, на большее ее не хватит. А мы пока поедим. И он принялся накладывать на тарелку всего понемногу. Но мне, почему-то, захотелось выпить. Что старик не пьет, я знал давно, он хвалился, что за всю жизнь капли спиртного не попробовал. Ну, а я попробовал. Поэтому налил себе стопку джина и выпил его в одиночестве. После этого мне немного полегчало и ситуация начала приобретать ясность. Какое-то время мы провели в молчании, а потом я не выдержал и позвал ее:
– Лен, выпить хочешь?
– Куда ей выпить еще, – усмехнулся Крупский, – она сейчас прямо у меня на глазах пять косяков выкурила, а все без толку. Специально нес в подарок.
– Лен, – снова позвал я, не надеясь на ответ. На балконе
– Гадить пошла.
Но тут мы услышали шум воды, льющейся в ванну. И озадаченно посмотрели друг на друга.
– Ты не заметил? Там есть лезвия в ванной? – вдруг спросил Крупский.
– Не видел, – ответил я. – Погоди, может, она решила просто умыться?
– Подождем…
Мы прождали минут пять. Ничего не происходило. Меня охватила тревога.
– Может дверь взломать? – предложил я.
– Чего ее ломать, там и крючка изнутри нет. Просто открывается.
– Ну, так пошли, вытащим ее, пока не поздно.
И опять меня посетило дежавю. Словно уже сидели мы вот так и ожидали чего-то непоправимого. То ли Лена, в конце концов, смогла заразить нас своей тревожностью, то ли и вправду что-то происходило. Крупский поднялся и пошел спасать гипотетическую самоубийцу. Я потянулся следом. Но мы увидели лишь зареванную Елену, сидящую на краю ванны и воющую в голос. Шум воды был призван перекрывать ее вытье. И все. Тогда мы вдвоем просто взяли ее за руки и вытянули в комнату, где усадили на диван, и я налил ей стопку. Вскоре она уже смогла почти связно рассказать, что произошло. Оказывается, вернувшись из «Подземелья», Алекс повел себя неадекватно. Он кружил по комнате, и спать почему-то не ложился. Потом словно очнувшись, увидел, что Лена на него смотрит. Вот тут и началось. Она сделала паузу и, кажется, собралась, снова закапать. Но мы не дали ей такой воли:
– Что началось? – рыкнул Крупский.
– Он мне сказал… мне сказал… Что теперь увидел мир вверх ногами, и увидел его таким, какой он есть на самом деле, – выкрикнула Лена на одном дыхании. – Он…он сказал, что мы должны расстаться!
Я вспомнил сцену в клубе, висящего вниз головой Алекса, и невозможность понять, что же мне напомнила его поза.
– Я не понимаю, что произошло, – прорыдала она голосом известной эстрадной певицы. И все ее лицо собралось в единый знак вопроса. Но в ответе этот вопрос не нуждался, потому что она и так знала ответ. Я почувствовал что-то, связанное с навязчивым дежавю последних дней. И близость разгадки породила быстрое, подобное молнии чувство, похожее на эйфорию. Только похожее, потому что мне трудно охарактеризовать это ощущение. Нет в языке слов, которыми можно описать мимолетные всплески некой «ясности», посещающие нас в минуту откровения. Словом, в ту секунду я понял, что она знает то, что я пытался безуспешно вспомнить несколько дней.
– Ты знаешь, на что он был похож там? – осторожно, почти шепотом, спросил я. – Где я мог такое видеть?
Она взглянула на меня с подозрением. Она ждала чего-то другого, другого ответа, и сейчас не могла поверить, что я не увидел очевидное.
– Я и вправду не совсем понял…, – сказал я жалобно. – Не совсем… Но, кажется, в этом был заложен какой-то смысл?
– Смысл! – фыркнула Лена, становясь прежней. Ушла куда-то и вернулась с колодой карт.
– Сейчас-сейчас, – лихорадочно бормотала она, в поисках какой-то одной-единственной. – сейчас… Вот!
Я взял в руки этот клочок бумаги, и уставился на него. Это была карта «Повешенный». Человек, висящий вниз головой, одна нога согнута в колене….
– Но, – сказал я и замолчал.
– «Повешенный», – свистящий шепот Лены стал угасать, и на последней умирающей ноте, словно бы для себя, она пробормотала, – Это карта жертвы.
Все оказалось просто до отвращения. Сколько раз в этой самой комнате Лена гадала мне и всем желающим. Я знал эту потрепанную карту наизусть. Какие только фокусы не выкидывает наше сознание. Она подозрительно взглянула на меня и снова залилась слезами. Тут в замочной скважине заскрежетал ключ, и на пороге возник Алекс.
Сказать честно, мы его не ждали. И у меня вдруг появилось чувство, что я любовник, застигнутый, приехавшим из командировки, мужем. Крупский имел на физиономии то же «интересное» выражение. Мы замерли, как жены Лота, в предвкушении семейной сцены.Алекс как-то бочком протиснулся в комнату, словно стеснительный гость и присел на краешек дивана. Лена выжидающе смотрела на него. Так мы втроем и рассматривали его, как какую-то театральную афишу.
– Леночка, – застенчиво пробормотал Алекс и умолк. Наступило тягостное молчание.
– Кофе хочешь, – тусклым голосом спросила Лена. – Я сделаю.
– Да-да, – вежливо ответил Алекс. И тут же добавил, – Ты не думай, я не вернулся. Мне просто ДВД плеер забрать… Он же… мой…
– Пожалуйста, пожалуйста, – так же вежливо ответила Лена из кухни. – Здесь все твое. Все и забирай. Все равно я скоро переселяюсь на пляж.
– С чего бы? – кротко спросил Алекс.
– А с того, что мне нечем платить за эту квартиру. Она для меня слишком дорогая, – не менее кротко подытожила Лена. И вышла из комнаты. Пока она там гремела чашками, Алекс сидел молча, но было видно, что сидеть ему не слишком удобно, и в любую минуту он вспорхнет и кинется к двери. Мы с Крупским затаили дыхание. В воздухе веяло грозой. И более всего страшил первый удар грома. Но, как ни странно, грома не случилось. Алекс допил свой кофе из малюсенькой чашечки. Из своей чашечки. Поговорил о погоде и откланялся. Уже с порога он крикнул Лене, опять засевшей на балконе:
– Я буду давать тебе тысячу в месяц до развода. Пока за квартиру хватит… Он прекрасно знал, и мы все знали это прекрасно, что тысячи ни на что не хватит, и что все остальные дыры и долги за прошлые месяцы она будет покрывать из своей зарплаты еще долгое время. А потом все равно станет искать что-то дешевое, И найдет, конечно, в самом захудалом районе, в трущобах…. Крупский вышел проводить его, и из коридора до меня донеслись обрывки фраз: «…я хочу жить как человек… они по три раза за год ездят за границу… мне зарплату прибавили, я хочу сохранить хоть немного…» Он просто бежал, чтобы начать с нуля. Без долгов. Долги оставлял жене, и все их общие проблемы, весь их быт, весь интим, он все оставлял ей. Она должна была принять этот щедрый дар и ухитриться не сойти с ума. Ничтожный Алекс выходил в большой мир, где крутились богатые аборигены, где он был «великим модельером» и ездил за границу три раза в год. Он продавался за миску чечевичной похлебки. Но это была его правда. Он желал жить так, и это было его право. Он менял на это жену, друзей, свои детские воспоминания и просто справедливость. После развода он сможет выгодно жениться на местной девице с короткими ногами и лошадиными зубами, и полностью стать для нас иностранцем. Хотя все мы живем тут же, рядом. Но нас теперь нет в его жизни. Впрочем, на его особенный интерес я никогда и не претендовал.
Я вышел на балкон. Она сидела на высоком ободранном стуле, который, по-видимому, выкинули из какого-то бара. Сжимая кулаки, и слепыми глазами глядя куда-то в пространство, она шептала. Я наклонился, чтобы услышать. «Где стол был яств, там гроб стоит», и снова «где стол был яств, там гроб стоит». Она твердила эту строку, словно заклинание. По распухшему лицу текли слезы. А рядом на перилах сидел ее кот и неотрывно смотрел на светлые капли, бегущие из человеческих глаз. И даже потрогал их один раз мягкой лапой. В какую-то минуту я вдруг испугался за ее рассудок. Желая отвлечь ее, спросил первое, что пришло на ум:
– Что написано здесь, – спросил я указав на неоновую рекламу напротив.
– «Ковры ручной работы», – как автомат ответила она.
– А правее?
– Ковры израильского производства, – последовал четкий ответ, но уже более окрепшим голосом.
– А за перекрестком?
– «Пионер».
– Вот и умница, – сказал я. – Жить будешь. Память на языки и реакция на вопросы в норме.
Думаю, что большего никто не смог бы сделать. Но на тот момент и это было прорывом. Лена была уже в состоянии говорить с нами, и пить с нами.