Темный пакт

Хотя может я и не прав, а все гораздо роще — наличие одаренных с начала двадцатого века наверняка кардинально повлияло на тактику сражений. Не совсем уверен, но думаю к тому что «большой корабль равно большая цель» здесь пришли гораздо раньше, чем у нас. Вообще по устройству и истории Российской Конфедерации у меня было немало вопросов. Вплоть до лежащих на поверхности — почему Конфедерация, а служба безопасности — федеральная. Но опять же, все это вопросы не первостепенной важности.

Романовы в этом мире по-прежнему на троне, но ни одного Кирилла в списках, новостях, исторических справках я не видел. Здесь Первая мировая длилась дольше, и гораздо жестче — по мере вхождения в силу одаренных. И, вполне вероятно, именно жестокость ведения войны позволила династии Романовых сохранить за собой трон. Учитывая еще, что уже в начале двадцатых годов у стран Антанты — России, Англии и Франции начали появляться свои одаренные, присоединяясь к местной аристократии. В основном это были те, кто безошибочно понял, что Тройственный союз даже несмотря на наличие одаренных войну на уничтожение не выдержит.

Но. Это все были мои догадки. А вот доподлинным знанием было то, что ни Морской кадетский корпус, ни гимназия имени барона Витгефта не принадлежат к категории учебных заведений первого и даже второго эшелона. То есть это не те места, куда отправляет учиться отпрысков высшая российская владетельная аристократия. Более того, гимназия в которой мне предстояло учиться, пользуется отнюдь не самой лучшей репутацией. А княжна ведь, как только что узнал, обучается именно в ней.

Форма белокурого ангела напротив, по-прежнему смущенно мне улыбающегося, также не вызывала отклика в памяти. А значит и учебное заведение, где числится самая юная из Юсуповых-Штейнберг к элитным также не принадлежит. Безоговорочно уверен — по той теме фон Колер меня два дня гонял.

Княгиня, кстати, молодец. Без шуток.

Конечно, я не принял всерьез и безоговорочно ее неожиданную подачу про «стать частью семьи». Но и в корне отметать сразу не стал — потому что Юсуповы-Штейнберг явно не на вершине родовой российской аристократии, мягко говоря, и для княгини банально дешевле может быть на полном серьезе со всей проснувшейся родственной любовью принять меня в семью, минимизировав издержки. Что в свою очередь не исключает и того, что выждав лет пять, а может быть даже все десять-пятнадцать, она выключит родственные чувства и оставит меня без штанов. Или еще хуже, под монастырь подведет.

Сложно это все. И с каждым новым знанием понимаю и принимаю — Олег бы здесь точно не вывез. Да, там он прибавил себе двадцать лет, но ведь… эх, ладно, пора уже забыть об оставшихся в том мире перспективах и накоплениях.

За столом между тем потекла неспешная и вначале несмелая беседа, но атмосфера понемногу разряжалась. Чему прямо способствовала княгиня — играя радушную хозяйку, и демонстрируя мне явное расположение. При всем при этом она еще подарила мне удивительный взгляд, и, по-моему, даже вложила несколько своих мыслей. Мол, «улыбаемся и машем, но ведь ты умный мальчик, а мы с тобой вдвоем все понимаем…»

Поэтому перестав грузить голову тяжелыми размышлениями, я просто отдал должное мастерству повара — сомневаюсь, что на кухне княгини работает пищевой принтер, а не живые виртуозы кулинарного дела.

Николай, как и Александра, вели себя благожелательно и приветливо. Здесь опять же я без иллюзий — их благожелательность, даже искренняя, может быть выключена в одно мгновенье. Мир здесь гораздо жестче, чем кажется на первый взгляд.

Одна Анастасия в разговоре участвовала мало, обращаясь лишь к младшему брату и сестре, по-прежнему не показывая в мою сторону ничего, кроме холодного равнодушия.

Как хорошо, что в ближайшее время мне предстоит просто съездить пострелять, стараясь попасть в цель, и при этом избегать того, чтобы другие попали в меня. Удивительно, но перспектива скорого участия в смертельном сафари кровавого спорта у меня даже некий энтузиазм вызвала — хоть голову разгрузить.

Господи, как же я ошибался.

Глава 13

— What is the purpose of your visit to the Protectorate Volyn? — откинувшись в кресле, прокручивая между пальцами мой айди, с ленцой поинтересовался сотрудник визового контроля.

«Конференция по новым компьютерным технологиям и защите компьютерных программ» — возник у меня сильный соблазн ответить, как можно более тщательно выговаривая слова. Сдержался.

— Там написано, — по-русски произнес я, показав взглядом на карту-носитель в руках пограничника.

Личного терминала у меня не было, поэтому я проходил в том числе и визуальный контроль. Правда, двигаясь по практически пустому зеленому коридору.

— Jaki jest cel panskiej wizyty w Protektoracie Wolyn? — выпрямившись на стуле, уже по-польски спросил уязвленный моим вызывающим поведением пограничник.

— А!? Не, не понимаю я, — уже не удержался, и все-таки копируя интонацию процитировал я памятную сценку из кино моего мира.

Официальными языками общения в Волынском протекторате были английский и польский. Поэтому сотрудник визовой службы, в принципе, в своем праве. Хотя русский наверняка знал. Как знал и то, что и я могу легко на английском говорить.

Конечно, можно было и нормально ему ответить, но препятствовало этому несколько факторов.

Во-первых, передо мной сидел поляк, а я — по легенде, выходец из британской Калифорнии. Пусть и получивший недавно гражданство Российской Конфедерации. И если у поляков с русскими отношения были вполне нормальными — с учетом географии, конечно же, то с британцами все обстояло сложнее.

После окончания Первой мировой Россия потеряла Царство Польское при активном участии британцев, которые — пользуясь смутой в России, создали в стране полностью контролируемую администрацию. Ослабленным Австро-Венгрии и Германии в то время было не до этого, а вот британцы, нацелившись на возрождение Речи Посполитой на словах, а по факту традиционно неся управляемый хаос, явно собирались сражаться со всем окружающим миром в Восточной Европе. Причем сражаться до последнего поляка.

Как понимаю именно тогда, в середине двадцатого века, только из-за британцев Польша и не попала в первый мир. Сменив название на Речь Посполитую, с претензией на Великопольшу, она осталась во втором — ни в Европейский Союз, ни обратно в Российскую Империю, ставшую Конфедерацией ее не пустили британцы, а как самостоятельной державе путь в большой мир ко взрослым дядькам полякам был заказан — никто в здравом уме себе конкурентов плодить не будет. И так Большой Четверке явно тесно на планете — даже я это уже понял, с весьма ограниченным доступом к информации. Поэтому естественно, о любви между островными англосаксами и рядовыми поляками речи не шло, даже совсем наоборот. Вернее, существовала односторонняя нелюбовь — большинству англосаксов на чувства поляков было по большему счету плевать. Хотя шутки про «польского сантехника» ходили именно с их подачи, почти как и в моем мире.

Во-вторых, причиной моего показательного небрежения был сословный фактор. У меня отсутствовал личный терминал, и пограничник просто обязан был спросить меня о цели визита. При этой проверке важен не ответ даже, а сам факт диалога — это у меня еще от Олега знания. Пограничник обязан был спросить, а я при этом не обязан отвечать. И тем более в такой форме, словно отчитываясь перед ним.

Дома, у себя в родном мире, я бы подобным совершенно не запаривался. Мне и официанта, как и дворника, не переломится поблагодарить за работу искренним спасибо. Но здесь, к сожалению, не там.

Мой новый мир сословный, и это просто одна из многих случайных тренировок. Я ученик высшей школы Конфедерации, гражданин одной из четырех держав. Держава по-английски — «Power», сила. Передо мной же сидит рядовой исполнитель из нижнего мира, который, пусть и без умысла, посмел требовать у меня отчета. Не здесь, и не сейчас, но в подобной и похожей ситуации любое другое поведение — кроме высокомерного удивления чужой наглостью, может принести мне репутационный ущерб.

Пограничник, выдержав максимально возможную паузу — старательно играя мне на нервах, но при этом пройдясь по лезвию — я ведь мог и старшего смены позвать, требуя ответа, просканировал карточку с визой. Пока он по-прежнему старательно медленно — насколько возможно, вносил данные, мимо проследовала шумная компания молодежи.