Тёмный Принц

— Мы будем ждать, — ответил Парменион.

***

Филипп Македонский, с окровавленным мечом, повернул лошадь и рискнул бросить взгляд на тылы. Берин с пятью сотнями фессалийцев сделал крюк вправо и ударил по флангу фокейской конницы, но Парменион всё еще чего-то ждал. Филипп процедил сквозь зубы проклятье. Фокейский всадник пробился через первые ряды македонян и бросился на него с копьем. Филипп отклонился влево, и железное острие пронеслось правее, вонзившись в бок его жеребца. Конь всхрапнул от боли, но, даже припав к его спине, Филипп сумел выхватить меч и обратным взмахом попал фокейцу под завязки круглого шлема, перерезав ему горло. Ошалев от боли, жеребец Филиппа снова вскинулся на дыбы, затем рухнул. Царь выбрался из-под крупа животного, но дергающееся копыто попало ему в бедро, сбив с ног.

Увидев, что Царь упал, фокейцы ринулись в конную контратаку. Филипп вскочил на ноги, отбросил щит и побежал на первого всадника. Копье противника выдвинулось, метя в нагрудник Царя. Филипп увернулся, скинул всадника с коня и дважды пронзил его мечом в живот и в шею. Оставив умирающего, он подбежал к коню, взялся за уздечку и запрыгнул ему на спину. Но он уже был окружен фокейцами.

Копье оставило длинный порез на правом бедре Филиппа, лезвие меча отскочило от его бронзового наруча, порезав левое предплечье. Царь отбил меч противника и погрузил свой клинок тому под ребра.

Берин, Аттал и еще несколько всадников атаковали фокейцев, оттесняя их от Царя.

Вражеская кавалерия была разделена, македоняне продвигались вперед, окружая пехоту неприятеля. В отдалении Филипп увидел своего врага, Ономарха, который стоял в центре своих пехотинцев и подбадривал их. — Ко мне! — вскричал Филипп, перекрывая голосом звон мечей. Македоняне собрались вокруг него, и Царь пустил коня бегом, врубаясь в переднюю стену щитов.

Фокейский строй почти сломался, но Ономарх приказал второму полку блокировать атаку, и Филипп был оттеснен назад. Копье пронзило его коня в самое сердце. Животное пало, но Филипп снова выбрался.

— Где же ты, Парменион? — прорычал он.

***

Спартанский генерал чувствовал беспокойство людей за своей спиной. Как и все воины, они знали, что успех в битве меняется в зависимости от момента. И этот миг был на грани. Если кавалерия Филиппа будет отражена, то Ономарх использует численное преимущество своей пехоты, чтобы разъединить македонян по центру и вырвать победу.

Парменион глянул влево. Спрятанный отряд пехотинцев выступил из леса, но Никанор и пятьсот его всадников задержали их. Отсюда невозможно было определить число солдат, которых пытался сдержать Никанор со своим отрядом, и спартанец отрядил дополнительно двести всадников ему на выручку.

— Смотрите! — закричал один из фессалийцев, указывая на цепь холмов справа.

На холмах показалось несколько сотен конников. Теперь Филипп и его конница гетайров оказались между молотом и наковальней.

Фокейцы атаковали…

Парменион воздел руку вверх. — Вперед, за Македонию! — вскричал он. Выхватив меч, спартанец пустил коня в галоп, устремляясь на фокейский фланг. Восемьсот фессалийцев за его спиной обнажили свои кривые кавалерийские сабли и с боевым кличем последовали за ним.

Два войска сшиблись у холмов над основной массой воинов, бившихся за центр поля.

Ономарх, видя, что его конница перехвачена, прокричал новые приказы своим людям, доблестно пытавшимся сплотить стену щитов вокруг него. Но теперь македоняне напирали с трех сторон: Феопарл и Гвардия с фронта; Коений и Пятый полк теснили спартанцев на левом фланге; и еще был Царь, прорубавший и прорезавший себе кровавый коридор справа.

Тела лежали всюду, втоптанные в землю тяжеловооруженными фалангами, и теперь ни одного цветка не было видно на перепаханном поле битвы.

Но Филипп уже давно забыл о красоте цветов. Оседлав третьего коня, он прорубил себе путь среди фокейских щитов, вонзил меч в лицо воина, увидел, как тот исчез под копытами македонской конницы. Ономарх был близко, и фокейский лидер метнул дротик, пролетевший у Филиппа над головой.

И вот фокейцы, осознав, что поражение неизбежно, дрогнули и обратились в бегство по всем направлениям. Ономарх — с разрушенными мечтами о триумфе — бросил меч и стал ждать смерти. Феопарл и Гвардия прорубились сквозь последнюю линию защиты и, едва Ономарх повернулся, чтобы встретить атакующих, сарисса пронзила его кожаную юбку, сломав бедренную кость и разорвав большую артерию в паху.

Видя, что фокейский правитель погиб, а его войско в панике беспорядочно разбегается, отряды наемников и контингенты из Афин, Коринфа и Спарты начали с боем отступать с Крокусового поля.

Филипп спешился перед мертвым врагом, срубил голову Ономарха с плеч и насадил окровавленную шею на острие сариссы, которую держал так, чтобы видели все.

Сражение завершилось, победа принадлежала Филиппу. Огромная усталость свалилась на Царя. Его кости ныли, рука, державшая меч, горела огнем. Уронив сариссу, он стянул шлем с головы и сел на землю, озирая поле битвы. Сотни людей и множество лошадей лежали мертвыми, и их число по-прежнему увеличивалось, пока македонская кавалерия преследовала убегавших фокейцев. Парменион подъехал к сидящему Филиппу. Спешился, поклонился Царю.

— Великая победа, государь, — произнес он приветливо.

— Да, — согласился Филипп, и его единственный зрячий глаз пристально посмотрел спартанцу в лицо. — Почему ты не явился, когда я посылал за тобой?

Другие мужи — Аттал, Берин, Никанор и несколько офицеров — находились поблизости и смотрели на спартанца, ожидая, что он ответит.

— Ты приказал мне наблюдать за ходом сражения, государь. Я подозревал, что Ономарх где-то припрятал резерв — так оно и вышло.

— Проклятье! — зарычал Филипп, вскочив на ноги. — Когда Царь отдает приказ, ему надо повиноваться! Этот простой факт тебе понятен?

— Это я и делаю, — ответил спартанец, и его светлые глаза сверкнули.

— Государь, — вставил Никанор, — приди Парменион к тебе на подмогу раньше — ты попал бы в ловушку.

— Молчать! — прогремел Филипп. И вновь обратился к Пармениону. — Мне на службе не нужен человек, не выполняющий мои приказы.

— Эту задачу легко решить, государь, — холодно произнес Парменион. Отвесив поклон, он взял коня под уздцы и зашагал прочь, покидая поле.

***

Гнев Филиппа не угасал весь долгий вечер. Его раны, даром что легкие, сильно болели, а настроение было хуже некуда. Он понимал, что был несправедлив к Пармениону, но это странным образом лишь подстегивало его раздражительность. Этот муж всегда оказывался прав, все время был таким правильным. Раны Царя были перевязаны смоченными в кипяченом вине бинтами и, несмотря на протесты лысого хирурга Берния, Филипп лично наблюдал за отправкой тяжелораненых македонян в палаты врачевания за Пагасой, и лишь затем отправился восстанавливать силы в захваченный дворец в центре опустошенного города. Отсюда он наблюдал за казнью шестисот пленных фокейцев, захваченных кавалерией. Убийства подняли ему настроение. Ономарх был сильным противником, вокруг которого сплачивались все те, кто боялся Македонии. Без него все пути в центральную Грецию теперь были открыты.

На закате Филипп вошел в андрон, просторное помещение с девятью ложами. Стены были покрыты фресками фиванского художника, Натилия; в основном это были сцены охоты, всадники, преследующие нескольких львов, но Филипп был очарован мастерством и яркими красками, использованными здесь. Художник был скорее всего человеком сведущим в охоте. Лошади у него вышли настоящими, львы — поджарыми и опасными, а лица охотников выражали одновременно отвагу и страх. Филипп решил послать за автором, когда закончится эта военная кампания. Такие сцены будут превосходно смотреться во дворце в Пелле.