Тень горы

– Твоя жена хочет ребенка, а ты не хочешь, – объяснил я.

– Так у меня сейчас самое лучшее противозачаточное средство – я уже полгода с ней не сплю.

– Это не противозачаточное, а противоестественное средство. Поэтому она и недовольна.

– Понимаешь, Сита считает, что секс нужен для того, чтобы зачинать детей. А я считаю, что секс – не только для этого, но и для удовольствия. Ну, иногда. А она отказывается от противозачаточных средств. Я с ней как-то раз о презервативах заговорил, так она меня извращенцем обозвала.

– Сурово.

– И что теперь делать? Она же у меня красавица, сам видел, на?

Сита, названная именем милостивой красавицы-богини, обычно вела себя добросердечно, как своя небесная тезка, однако изредка могла и полыхнуть божественным гневом. Я сворачивал косяки и пытался отыскать приемлемое решение проблемы.

– Можно поступить по-женски, – сказал я. – Откровенно с ней поговорить.

– Нет, это слишком опасно, – ответил Джонни.

– Значит, надо поступить по-мужски.

– Это как? – спросил он, недоверчиво сощурившись.

– Дождаться, пока она сама не изменит своего мнения.

– Лучше я поступлю по-мужски, – заявил Джонни, хлопнув ладонью по столешнице. – Это безопаснее, чем откровенный разговор.

– А вот в этом я не уверен, – сказал я, собирая свернутые косяки. – Женщины обладают воистину сверхъестественным умением узнавать, о чем думают мужчины. Так что рано или поздно придется тебе делать то, чего ей хочется.

– Еще бы, – буркнул он. – Они всегда так с нами поступают.

– Как?

– Ну, на время превращают нас в женщин. Лин, это жестоко. С женщинами разговаривать страшно, а мужчины страшного боятся. Когда мужчинам страшно, они сразу лезут в драку.

– Кстати, о страшном. Пойдем глянем, как там Дива устроилась.

Диву плотным кольцом обступили девочки-подростки, которым давно было пора спать, и восторженно расспрашивали ее о нарядах и о вещах в рюкзаке Навина.

Джонни и Сита уложили на земляной пол лачуги синее клеенчатое полотнище, а поверх расстелили лоскутные одеяла. В уголке примостился пузатый глиняный горшок для воды, накрытый алюминиевой тарелкой, и перевернутый вверх дном стакан. Воды в горшке должно было хватить на целый день – и для питья, и для готовки, и для мытья посуды. В другом углу стояла керосиновая плитка с двумя конфорками. В железном шкафчике на тонких высоких ножках хранились две железные сковороды, немудреные съестные припасы и пакет молока. Еще один железный шкафчик с тремя полками предназначался для одежды. На нем красовалась керосиновая лампа, заливая тусклым светом лица и углы. С одной из бамбуковых подпорок свисали искусственные цветы. Больше в комнате ничего не было. Сама лачуга представляла собой бамбуковый остов с камышовыми циновками вместо стен и отрезом черной клеенки вместо крыши. Щели между циновками были заткнуты смятыми газетами. Клеенчатый потолок нависал так низко, что мне пришлось пригнуться. В подобной лачуге я провел немало времени и помнил, как в летние дни задыхался в адской духоте, а от жары по телу ручьями струился липкий пот, будто потоки ливня по листьям деревьев.

А сейчас изнеженная, избалованная Дива сидела на лоскутных одеялах в окружении девочек-нищенок. Нет, я ей не соврал: чем дольше живешь в трущобах, тем больше привыкаешь к такой жизни, но лишь после того, как это существование становится невыносимым: постоянная толчея, вечный гомон, недостаток воды, полчища крыс и вдобавок неотступный призрак голода и безнадежности.

Мне не хватило смелости сказать Диве, что привыкнуть к этому можно, только познав всю глубину черного, безысходного отчаяния. В тот миг я не догадывался, что этот день настанет для Дивы ровно через сутки.

– Я тебе гостинцы принес, – заявил я, протягивая горсть косяков и бутылку местного рома.

– Настоящий джентльмен, – улыбнулась Дива. – Присаживайся, Шантарам. Мне тут объясняют, у кого именно надо смиренно просить позволения, чтобы сходить в туалет.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал я. – Мне сейчас надо с Дидье и Навином поговорить. Ты пока ложись отдыхать, мы тут неподалеку посидим, тебя одну не оставим. Может, тебе еще что-то нужно?

– Нет, спасибо. Вот если бы отца сюда привести…

– Увы, это невозможно. – Я ободрительно улыбнулся ей. – Как только дела у него наладятся, Навин тебя к нему отвезет.

– Хорошо бы поскорее, – вздохнула Дива. – Знаешь, когда я этих девчонок увидала, подумала, что они могут свою диету моим подругам за большие деньги впарить. А потом сообразила, что они просто голодают. Неужели в наше время такое возможно?

– Так многие живут.

– Ничего, если я здесь недельку пробуду, то мы это исправим, – воскликнула она.

Одна из девчушек повторила слова Дивы на хинди, и все ее подружки обрадованно захлопали в ладоши.

– Вот видишь? Революция начинается с малого, – торжествующе объявила Дива.

В глазах ее вспыхнул прежний задорный огонек, но на лице явственно проступал страх, сковавший ей сердце. Дива, умная и сообразительная, не могла не понимать, что мы с Дидье и Навином не отправили бы ее в трущобы на целую неделю, если бы ей по-настоящему не грозила опасность. Разумеется, ей очень не хватало привычного домашнего уюта, друзей, вкусной еды, развлечений и заботливых слуг. Вдобавок ей казалось, что отец, препоручив Навину опеку над ней, сам от нее отвернулся.

Дива с напряженной, застывшей улыбкой болтала с девочками, но до дрожи, больше, чем за саму себя, волновалась за отца. Она, всю жизнь прожившая в родном городе, словно попала в чужую, незнакомую страну.

Я ушел в соседнюю хижину и устроился на ветхом синем коврике рядом с Дидье и Навином, которые увлеченно играли в покер.

– Сыграешь с нами, Лин? – предложил Дидье.

– Нет, спасибо, у меня сегодня мысли путаются, мне с такими игроками не справиться.

– Что ж, – снисходительно улыбнулся Дидье, – тогда я продолжу урок. Видишь ли, я учу Навина мошенничать по-честному.

– Честное мошенничество – это что-то новенькое.

– Мошенничать по-честному – это другое, – возмущенно поправил меня Дидье.

– А еще он учит меня шулеров на глаз определять, – добавил Навин. – Представляешь, оказывается, существует сто четыре способа мошенничать в карточной игре, по два для каждой игральной карты. Невероятно! Ему бы в университете преподавать.

– Карточное жульничество – обычные фокусы, – скромно заметил Дидье. – А фокусы – простое жульничество.

Я немного посидел, наблюдая за игрой и прихлебывая из фляжки Дидье. Для меня ночь тоже выдалась нелегкой, хотя, конечно, и не такой ужасающей, как для Дивы.

Медуза трущоб снова накрыла меня колышущимся куполом навязчивых воспоминаний и запахов нищеты. Я вернулся в колыбель человечества, в его утробу. Неподалеку надрывно закашлялся мужчина, вскрикнул во сне, потом раздался плач младенца, послышался тихий шепот на маратхи – где-то по соседству супруги волновались о невыплаченном долге. Над хижинами вился ароматный дым благовоний.

Сердце мое пыталось попасть в такт с биением двадцати пяти тысяч других сердец, дрожащих ритмичными размеренными волнами, будто огоньки множества светлячков, – но единения не происходило. Что-то в моей жизни – или в сердце – изменилось. Та часть моего существа, которая несколько лет назад с готовностью влилась в океан трущобного сознания, пропала без следа.