Тень горы

Голубой Хиджаб повернулась ко мне и нахмурилась.

– Тогда, в машине, я плакала по Мехму и по себе, – сказала она. – Но и по тебе я плакала тоже. Мне было больно, что та девушка умерла, пока тебя не было, а я не могла тебе ничего сказать. Ты мне понравился. И сейчас нравишься. И я рада за тебя. Аллах хафиз.

– Аллах хафиз, – ответил я. – Джасвант, мы на тебя надеемся. Соберись. А то тебе море по колено.

– Без проблем, – улыбнулся он мне. – Охрана тела гарантирована. Я запишу это на твой счет.

Когда мы остались одни, Карла села за стол Джасванта и потянулась к третьему выключателю.

– Ты этого не сделаешь, – сказал я.

– Ты прекрасно знаешь, что сделаю! – засмеялась она, щелкая выключателем.

Бхангра загрохотала, сотрясая стены.

– Джасвант услышит и впишет это мне в счет! – заорал я, стараясь перекричать музыку.

– Вот и хорошо! – крикнула Карла в ответ.

– О’кей, ты сама напросилась, – сказал я, вытаскивая ее из-за стола. – Танцы!

Она не сопротивлялась, пока я ее тащил, но вместо танца прильнула ко мне.

– Сам знаешь, плохие девчонки не танцуют, – сказала она. – Ты же не станешь заставлять меня силой, Шантарам.

– Я тебя не заставляю, – закричал я, делая в танце несколько шагов от нее. – Но я танцую, а ты можешь присоединиться ко мне, если хочешь.

Она улыбнулась и понаблюдала за моим танцем некоторое время, затем начала двигаться и отдалась музыке.

Ее бедра были волнами морского прибоя, руки – извивающимися морскими водорослями. Она приблизилась ко мне и стала танцевать вокруг меня, искушая, затем волна накрыла меня, и я уже не видел ничего, кроме черной кошки и зеленого огня.

Плохие девчонки все же танцуют, равно как и плохие парни. Музыка пронизывала меня, как осуществившаяся мечта, и я думал о том, что надо непременно взять эту запись у Джасванта и, может быть, вместе с его системой. От этих мыслей я очнулся, столкнувшись со стоявшим в дверях почтальоном.

Карла выключила музыку, и во внезапной тишине в ушах зашелестело угасающее эхо музыки.

– Вам письмо, сэр, – сказал почтальон, протягивая мне свой планшет с бланком, чтобы я расписался.

На дворе была ночь, еще даже не светало, но это была Индия.

– Ха, – сказал я. – Вы говорите, мне письмо?

– Вы мистер Шантарам, и письмо адресовано мистеру Шантараму, то есть вам, – ответил он терпеливо.

– О’кей, – сказал я, расписываясь. – Не слишком ли поздний час для работы?

– Или не слишком ли ранний? – сказала Карла, прислонясь к моему плечу. – Почему вы разносите письма, когда никто не работает, почтальон-джи?

– Во искупление моих грехов, мадам, – ответил он, пряча планшет в сумку.

– Искупление грехов, – улыбнулась Карла. – Невинность взрослых людей. Как вас зовут, почтальон-джи?

– Хитеш, мадам.

– Добропорядочный человек, – перевела она имя.

– К сожалению, нет, мадам, – ответил он, отдавая мне письмо.

Я сунул его в карман, не поглядев на конверт.

– А можно спросить, какие грехи вы искупаете? – спросила Карла.

– Я был пьяницей, мадам.

– Но сейчас вы не пьяны.

– Сейчас нет, мадам. Но я пил и пренебрегал своими обязанностями.

– Каким образом?

– Иногда я так напивался, – ответил он спокойно, – что прятал мешки с письмами, потому что был не в состоянии разносить их. Почтовое управление заставило меня пройти программу излечения, и потом мне разрешили вернуться на работу при условии, что я разнесу все недоставленные письма в мое свободное время и извинюсь перед людьми, которых я подвел.

– И одно из недоставленных писем вы принесли нам.

– Да, мадам. Я начал с гостиниц, потому что они открыты в эти часы. Так что простите меня, пожалуйста, мистер Шантарам, за то, что я принес вам письмо с таким опозданием.

– Мы прощаем вас, – сказали мы в унисон.

– Благодарю вас. Доброй вам ночи и доброго утра. – Он уныло стал спускаться по лестнице, направляясь по следующему адресу.

– О Индия! – произнес я, качая головой. – Я люблю тебя.

– Не хочешь прочесть? – спросила Карла. – Письмо, доставленное самой судьбой в лице переродившегося человека.

– На самом деле это ты хочешь прочесть его, да?

– Любопытство – самоистязание.

– Я не хочу его читать.

– Почему?

– Письмо – это слишком назойливая судьба. У меня всегда с письмами связана какая-нибудь гадость.

– Ну разве? – сказала она. – Ты написал мне два письма, и это лучшие письма, какие я когда-либо получала.

– Писать их я могу, время от времени. Но я не люблю получать их. Один из вариантов ада в моем представлении – это мир, где ты получаешь письма каждую минуту, каждый день, непрерывно и вечно. Это кошмар.

Она посмотрела мне в лицо, затем на уголок письма, торчавший из кармана, и снова в лицо.

– Прочти его, Карла, если хочешь, – сказал я, протягивая ей письмо. – Я буду только рад. Если там есть что-нибудь важное, ты скажешь мне об этом. Если нет – порви его.

Она посмотрела на конверт:

– Ты даже не знаешь, кто его послал.

– Меня это не интересует. Мне с письмами не везет. Просто скажи мне, если там есть что-то, что я должен знать.

Она задумчиво похлопала конвертом по щеке.

– Оно и так уже запоздало, так что я прочту его позже, после того как мы найдем Анкита и убедимся, что с ним все в порядке, – сказала она и спрятала письмо под рубашку.

– За Анкита можешь не беспокоиться. Он не даст себя в обиду. Он опасный коммунист, вымуштрованный палестинцами в Ливии. Мне кажется, лучше пойти в твой шатер и проверить, все ли в порядке там.

– Это можно сделать, – улыбнулась она, – но сначала давай все-таки спустимся, а потом уже снова поднимемся.

Глава 77

Мы спустились по лестнице, думая о том, как снова поднимемся, и, еще не успев завернуть под арку позади здания, услышали смех Рэнделла и Анкита.

Подойдя к переоборудованному лимузину, мы увидели, что они оба валяются на матрасе в заднем купе, между ними сидит Винсон, а Навин и Дидье беседуют на передних сиденьях.

– Замечательная картина, – расплылась в улыбке Карла. – Как жизнь, мальчики?

– Карла! – закричал Дидье. – Иди к нам!

– Привет, Карла! – присоединились к нему другие.