Тень королевы, или Слеза богини

— Ясно.

Некоторое время мы молча пили кофе. Я производила в уме некоторые вычисления. И вдруг чуть не выронила чашку.

— Сколько же тебе лет?!

— Тридцать пять, — ответил гость, немного удивленный таким напором.

— Ничего себе!

Я остолбенела. Дело в том, что выглядел мой спаситель так неприлично молодо, что я в простоте душевной посчитала его своим ровесником.

— Я думала, тебе лет двадцать. Ну, может, с небольшим хвостиком...

Слава пожал плечами.

— Для тебя это принципиально?

— Да нет, — ответила я, покривив душой.

Конечно, принципиально! Для меня все люди, старше двадцати восьми, автоматически переходят в разряд «старших». И общаться с ними я стараюсь почтительно. Во всяком случае, обращаюсь на «вы».

Перейти что ли со спасителем на «вы»?

Я в сомнении посмотрела на него. Пожалуй, уже не стоит. Поздно.

— Теперь твоя очередь, — сказал Слава.

— В смысле? — не поняла я.

— Расскажи о себе!

— А-а-а, — протянула я, невольно копируя папочкину интонацию. — Да нечего рассказывать.

— Ты учишься?

Мне стало стыдно.

— Нет, — ответила я сухо. — У меня только школа.

Похоже, спасителя эта подробность ничуть не смутила.

— Работаешь? — продолжал он расспрашивать. Но расспрашивал так доброжелательно, что мне ничего не оставалось, как покорно отвечать.

— Работаю.

И, не дожидаясь нового вопроса, уточнила:

— На барахолке в Коньково. Продаю турецкую кожу.

— Понятно.

Слава тяжело вздохнул.

— Жизнь такая, — сказал он, словно объясняя свой вздох.

— Какая?

— Трудная.

— И не говори.

Мы оба помолчали. Гость нехотя встал с места.

— Спасибо тебе за завтрак.

— Не стоит.

Я тоже поднялась с места и быстренько уложила в прозрачный пакет остатки колбасы, сыра и несвежего батона.

— Ты не обидишься, если я дам тебе с собой бутерброды?

— Обижусь? — удивился Слава. — Да ты что! Возьму с радостью! Ужасно лень в магазин тащиться.

— Да, тебе лучше как следует выспаться.

— Точно.

Он подхватил пакетик с продуктами, потоптался на месте и медленно двинулся в коридор.

Обулся, выпрямился и спросил:

— Можно я тебе позвоню?

— Звони, — согласилась я. Оторвала край газеты, лежавшей на телефонной тумбе, и написала свой номер.

— У меня только мобильник, — отчитался гость. И на оставшейся части газетного листа нацарапал семизначный городской номер. Прямой, значит. Насколько я знаю, прямые номера без восьмерки довольно дорогие.

— Вот, — сказал спаситель, и отложил карандаш. — Ты тоже звони. Я рад буду.

— Хорошо.

Он открыл дверь и вышел на площадку. Я обласкала взглядом его худую спину и невольно сказала вслед:

— Спасибо тебе за вчерашнее.

— Ерунда, — ответил Слава и нажал на кнопку вызова лифта.

— Мое предложение насчет ванной остается в силе.

— Вот за это особое тебе спасибо.

— Приходи.

Двери лифта открылись, спаситель шагнул в кабину. И уже оттуда глухо донеслось:

— Приду.

Двери закрылись, лифт загудел и поехал вниз.

Я вернулась на кухню и перемыла чашки.

Странно, но при свете дня все вчерашние страхи казались мне несущественными и преувеличенными. Ну, подумаешь, чуть не убили!

Не убили же!

«Странно устроена человеческая психика,» — подумала я философски.

Пошла в гостиную и проверила, чем занят папочка. Папочка сидел на диване и листал книгу, которую все никак не мог дочитать.

— Ты не проголодался? — спросила я.

Папочка оторвался от книги.

— Нет.

— Погулять не хочешь?

— Нет, — поспешно отказался он.

— Ну, как знаешь. Я в магазин иду. Что тебе купить?

Папочка немного замялся.

— Не знаю. Все равно.

— Может, немного ветчины?

— Да, хорошо, — торопливо согласился папа. У него уже давно не было никаких желаний, и он этого стеснялся. Во всяком случае, мне так кажется.

— Я пошла.

— Счастливо, — ответил папочка и снова развернул книгу перед глазами.

Перед тем как выйти из дома, я вытряхнула из кармана вчерашних черных джинсов связку ключей с брелоком-предателем. Хотя, в чем он, собственно, виноват? Просто делал свою работу, и все.

Вместе с ключами на пол выпал обрывок желтого листа с двумя телефонными номерами, записанными друг под другом.

Господи, чуть не забыла! Это же те самые телефонные номера, которые были записаны на стене прихожей Казицкого!

Я отнесла бумажку в свою комнату, немного поозиралась вокруг и сунула ее в роман Моэма, лежавший у кровати.

Потом вернулась в ванную, подобрала с пола связку и отделила два своих ключа. Спрятала ключи от квартиры Казицкого в ящик телефонной тумбы. Нужно отдать их Юле как можно скорей. От греха подальше.

Джинсы и свитер я бросила в стиральную машину и включила нужный режим. Вещи не были грязными. Мне просто хотелось смыть с них все напоминания о вчерашней ночи.

«Вот бы и с душой так же! — подумала я, спускаясь вниз по лестнице. — Вытащила се наружу, сунула в машину, засыпала порошком, залила отбеливателем — и вперед... Никаких пятен, никаких загрязнений. Чистенькая, новенькая, готовенькая к дальнейшему употреблению!»

Я посмеялась абсурдности этой мысли и распахнула подъездную дверь.

На улице пахло летом. Не омерзительным, пышнотелым московским летом, когда воздух на три четверти состоит из расплавленных паров асфальта, а прохожие становятся похожи на выпотрошенных рыб, нет!

Пахло летом нежным, молодым, трепетным. Летом, похожим на акварельную картинку, написанную уличным художником просто так, для души, не для продажи.

Люблю весну гораздо больше всех остальных времен года. Впрочем, это я уже говорила.