Тень наркома

В воду меня не скинули. В Сан-Женгольфе не оказалось серьезных банков. В Эвиан мы вернулись на автобусе, всего за двадцать минут.

24. Ужасная тюрьма

Вечером мы сидели в ресторане, обсуждали перипетии прошедшего дня.

— Неудача там, где я не ожидала, — причитала Мальвина. — Что будем делать?

— Полетим в Милан.

И пояснил ничему не удивляющейся Мальвине:

— Там есть человек, который может вывести на людей, знакомых с системой банков в Швейцарии.

— Может быть, мы ему позвоним? — предложила Мальвина.

— Позвонить можно, но его вряд ли подзовут к телефону.

И не дожидаясь вопроса, пояснил:

— В Италии есть странный обычай: в тюрьмах, особенно в тюрьмах строгого режима, к телефону арестованных не подзывают. А миланская тюрьма Сгрена — это не карцер для нарушителей уличного движения.

— Ты уверен, что человек, который нам нужен, в тюрьме?

— По крайней мере два года назад он был в тюрьме.

— Но, может быть, за это время его выпустили?

— Вряд ли. За предумышленное убийство троих человек мало не дают.

— И что нам делать?

— Лететь в Милан и добиваться свидания.

— А свидание получить можно?

— Свидание дают только близким родственникам. И только по специальному списку.

— Нам нужно найти этих родственников?

— Боюсь, что найти их нелегко. Надо будет лететь в Сицилию, а там…

— И что делать?

— Будем пытаться получить свидание. Точнее, будешь добиваться ты.

Мальвина не удивилась, только спросила:

— Как?

— Скажем, что этот мерзавец тебя соблазнил, у тебя от него ребенок, и ты хочешь встретиться для того… для того, чтобы его простить.

— Поверят?

— Италия! Там чем неправдоподобнее и чувствительнее, тем больше шансов, что поверят. Завтра купим тебе черную кофту и платок.

— А кто я такая? Я ни слова по-итальянски.

— Ты простая крестьянка. А что касается «ни слова по-итальянски», то ты крестьянка португальская.

— Почему крестьянка? — Мальвина даже обиделась.

— Крестьяне немногословны, их словарный запас невелик. При твоем знании португальского как раз подойдет. Будешь говорить, что ты из маленького португальского городка Сан Бартоломеу. Если врешь, лучше иметь в виду что-нибудь реальное.

— Но Сан Бартоломеу в Бразилии.

— Ты думаешь, кто-нибудь это знает?! В тюрьме-то! По-португальски в Сан Бартоломеу говорят? Говорят. Кстати, и океан там тот же, что в Португалии. Атлантический.

— Ну, не крестьянка, а что-нибудь посерьезнее, — Мальвина не могла смириться со снижением своего социального статуса.

— Да они и сами поймут, что ты не крестьянка.

— Ну и… — недоумевала Мальвина.

— Надо же им дать возможность показаться самим себе умными. Они потом в баре будут рассказывать друзьям: «Говорила, что крестьянка, но я-то понял». Главное — не социальный статус. Главное — внешность. И тоска в глазах. И не просто тоска, а тоска красивой женщины. Горе красивой женщины — самый надежный пробойный инструмент. И чем женщина красивее, тем инструмент безотказнее. И смена настроения. Это очень важно. Сначала смирение и слезы: «Я простила тебя!» Потом на высоких нотах: «Мерзавец, ты испортил жизнь, испортил жизнь не только мне, но и нашему малютке». И опять смена настроения: «Да, я плохая, я очень плохая». И побольше о младенце. «Он тебя будет любить. Он очень похож на тебя». Словом, главное, чтобы тюремщикам было чего рассказать вечером в баре.

— Как его зовут?

— Микеле. И фамилия Платини. Он почти Мишель Платини, но по-итальянски: Микеле Платини. У футболиста ударение по-французски на последнем слоге, а у него как у итальянца на предпоследнем.

На следующее утро таксист довез нас до Женевы.

Новенький, как с иголочки, почти игрушечный самолет за час доставил нас до еще недостроенного нового миланского аэропорта. В гостинице Мальвина надела черную в обтяжку блузку, отчего ее грудь для поклонников больших бюстов стала объектом насильственного притяжения. А необыкновенного зеленого цвета ультракороткая юбка могла довести до обморока любителей плотных женских ног. Закинутые на левое плечо волосы накрывала шляпа явно с чужой головы, взятая, как следовало догадаться, только для посещения тюрьмы. Я был в восторге:

— Ты действительно похожа на безутешную соблазненную девицу. И что самое главное — никакого интеллекта, одна тоска. Но какая!

Правда, большие голубые глаза не соответствовали образу пылкой южанки, но глаза не переделаешь.

Через час мы были в ужасной тюрьме Сгрена.

Встретили нас если не радушно, то с пониманием. Мальвина молчала, говорил я.

Нет, это категорически невозможно, Синьор Платини не имеет права принимать гостей. Конечно, мы все понимаем. Мы сочувствуем синьоре, простите, синьорине.

Синьорина молчала и хлопала длинными ресницами.

Пришел начальник повыше.

— К сожалению, мы допускаем к синьору Платини только тех лиц, коих он указал сам.

— Но он не знает, что у него есть ребенок.

— Мальчик? — поинтересовался начальник.

— Мальчик.

Неожиданно вмешалась Мальвина и на плохом португальском языке объяснила, что назвала мальчика именем отца, Микеле.

Я пояснил:

— Она назвала ребенка именем отца, поскольку думала, что Микеле приговорят к смертной казни, а она хотела, чтобы имя Микеле сохранилось.

— О, у нас уже давно нет смертной казни! — ужаснулись тюремщики.

— Но она этого не знала. Кто-то ей сказал, что в Италии казнят на гарроте.

И объяснил, что такое гаррота:

— Это когда надевают на шею деревянный ошейник и медленно его сжимают. Пока несчастный не умрет в муках.

Вообще-то ни в Португалии, откуда «родом синьорина», ни в Италии гарроту никогда не применяли, но на тюремщиков это подействовало.

— Какая дикость!

Я продолжал развивать успех:

— Она назвала мальчика не по-португальски, а по-итальянски. Она хочет, чтобы он был итальянцем.

Она надеется, что честной и безупречной жизнью мальчик искупит грехи его отца.

При словах «грехи отца» тюремщики понимающе развели руками. А я продолжал:

— Я надеюсь, что заточенный в камере Микеле неустанными молитвами пытается найти дорогу к прощению. Денно и нощно взывая к господу, он наверняка хочет открыть для себя истину и доброту.

Мне трудно было представить Микеле неустанно молящимся да еще денно и нощно. Однако, как ни странно, начальник со мной согласился: