Тень Основателя

Гессар снова кивнул. Судя по многословию обычно молчаливого слуги, впечатление на него этот посланник произвел сильнейшее. Впрочем, если он и правда из Ночного народа — ничего удивительного ни в произведенном впечатлении, ни в его виде нет. Вампиры не росли и не старели, и выглядящий подростком кровосос вполне мог родиться еще во времена расцвета, а то и создания империи.

— И еще, — после короткого молчания, когда они уже подходили к двери, продолжил Асен, — от него пахнет смертью. Слабо, едва ощутимо. Старой-старой смертью, наподобие того запаха, что в древних склепах… Ну, вы помните, господин?

Гессар вздрогнул. Да уж… Те воспоминания, на которые намекал Асен, трудно было отнести к приятным или хотя бы терпимым.

Вывод следовал один. К посланцу, от кого бы он ни прибыл, следовало отнестись с максимальной осторожностью.

Выйдя на крыльцо, Гессар нацепил на лицо самое радушное и сладкое выражение из имевшихся у него масок и махнул рукой слуге, приказывая впустить загадочного гостя. Левой рукой, заложенной за спину, он при этом нащупывал спрятанный за поясом древний амулет, найденный как раз во времена их совместных археологических изысканий, в надежде, что в случае чего этому изделию хватит мощи остановить нападение вампира.

— Значит, договорились?

Признаться, я был приятно поражен податливостью д’Касса. Узнав о возможности спасти дочь, он был согласен на все: абсолютно на все. Не задавать вопросов — «конечно». Доставка в Рейс, втайне от инквизиции — «разумеется». Подготовка к отплытию начнется с первым лучом солнца — «безусловно». Никаких сомнений, никаких возражений, безоговорочное принятие всех требований и условий. Правда, в ходе переговоров он почему-то бледнел и покрывался испариной всякий раз, как мы встречались взглядом, но у всех свои недостатки. Может, у него давление повышенное? Обрадованный успешностью переговоров, я даже предложил и его немного подлечить, но Гессар почему-то смертельно побледнел, словно чего-то испугался, и поспешил отказаться. Видимо, это от нервов и переживаний за дочь…

Пожав руки, заключая договор перед лицом богов, я поспешил к своей будущей пациентке. Несмотря на то, что именно эту болезнь я мог вылечить практически на любой стадии, медлить не следовало. Каждая задержка замедляет выздоровление, а значит — откладывает отплытие в Рейс.

Интересно, это везение или проклятие — всегда успевать в самый последний момент? Я мрачно смотрел на хрупкое тело, без движения лежащее на окровавленной простыне. С одной стороны, повезло — я успел вовремя. Еще час, и договариваться было бы не о чем ввиду смерти пациентки, подлежавшей исцелению. А так, несмотря на то, что она уже умирала, я все еще мог ее вылечить. Я… и только я — как потомок и наследник тех, кто когда-то и создал эту болезнь. Вот только замаскировать свои действия, подмешав настоящее лекарство в какой-нибудь простенький и безобидный отвар, я уже не мог. На это попросту не было времени!

Еще раз вздохнув, я нагнулся к бессознательной девочке и приник к ее губам. Лекарство от «зеленой смерти» — простейшее и в то же время невероятно сложное. Оно допускает добавление буквально в любой напиток, действуя даже в мельчайших дозах, и в то же время становится ни к чему не пригодным спустя буквально пять минут после отделения. Лекарство, тайну которого не удалось разоблачить никому за все века, прошедшие после создания «зеленой смерти». Слюна потомков тех, кто когда-то и создал эту болезнь.

Собственно, я мог лечить отнюдь не только зеленуху. Было еще немало иных болезней, от поражения которыми мой род был защищен самым надежным и безопасным образом.

Моя слюна могла исцелять очень многие болезни, останавливать и убирать нагноения, причем даже самые сложные, вплоть до гангрены, обезболивать и до невероятности подстегивать регенерацию. А в некоторых обстоятельствах могла даже превращаться в яд с весьма сложными и интересными свойствами. Правда, я искренне надеялся, что никогда не попаду в подобные обстоятельства.

Но тем не менее в свое время, проводя и рассчитывая необходимые модификации нашего генома, предки поработали на славу!

Передав необходимое количество слюны, я выпрямился и стер с губ кровь. На последней стадии болезни кровь сочилась практически непрерывно, выступая сквозь поры от малейшего воздействия, и я, похоже, слишком сильно надавил на нее при передаче слюны. Конечно, я мог и не целовать девочку, но, учитывая, что за мной почти наверняка наблюдали — уж лучше целебный поцелуй, чем плевки в рот больной. Последнее вполне может быть сочтено каким-то и вовсе запредельным оскорблением. Да и «лекарство» так куда проще дозировать.

Теперь предстояла вторая, куда более неприятная стадия. С печальным вздохом я надрезал запястье и приложил кровоточащую ранку к губам больной. Слюна лечит… А моя кровь позволит ей пережить это лечение, дав необходимые силы и энергию для долгого, сложного и весьма энергозатратного процесса выздоровления. Вот только давать кровь напрямую… Когда зубы девочки, совершенно без участия ее сознания, впились в мою руку, я поморщился, пожалев, что не приказал принести какую-нибудь чашку. Но приходилось терпеть, платя болью за свою растяпистость. Впрочем, примечание на будущее я себе сделал. В конце концов, мне ее еще долго своей кровью поить придется…

Впрочем, на первый раз хватит. Я отнял руку и старательно облизал ранку, снимая боль и останавливая кровотечение, а затем, повинуясь наитию, на краткое мгновение направил в поврежденное место те ничтожные остатки Холода, что еще оставались в моем сердце.

Темный туман, на мгновение сгустившийся над царапиной, развеялся, оставив после себя чистую, ничем не поврежденную кожу. Улыбнувшись и совершенно не обращая внимания на вес кровати, я передвинул ее так, чтобы утреннее солнце не могло разбудить мою пациентку, и вышел из комнаты.

За дверью стоял все так же нервно переминающийся и, кажется, еще более бледный Гессар.

— Все в порядке, — поспешил я успокоить нервничающего отца. — Я успел. В самый последний момент, но успел. Позаботьтесь о плотных шторах в комнате больной: солнечный свет в ближайшее время может быть для нее неприятен, и не будите до наступления следующего вечера… Да, и покажите мне мою комнату. Я также хотел бы отдохнуть.

Сквозь дверную щель Гессар хорошо видел, как молодой вампир — хотя какой, к демонам, молодой… учитывая его силу, никак не моложе трехсот-четырехсот лет, приник к его дочери, а потом выпрямился, вытирая окровавленные губы. Что именно он делал с Лессой, купец различить не мог, мешала высокая подушка, заслонявшая голову и шею девочки, но кровь на губах вампира давала вполне однозначный ответ. Да и что еще мог делать кровосос? Ну не целовать же?

Затем вампир выпрямился, с сомнением оглядел лежащее перед ним неподвижное тело, надрезал свою руку и приложил ее раной к губам Лессы.

— Вот и все… — тихо шепнул стоящий рядом слуга. — Вот и все, господин.

— Да, все! — решительно ответил Гессар. — Теперь Лесса будет жить! И будет жить долго! Очень долго!

— Если это можно назвать жизнью, — с сомнением ответил Асен.

— Ну вроде бы наш гость не слишком страдает от своего состояния, — глядя, как похожий на подростка вампир легко передвинул тяжеленную, весом более сотни килограммов, кровать с лежащей на ней девочкой в дальний от окна угол, заметил Гессар.