Тень уходит последней

– Кто "они", Александр Васильевич?
– спросил Киреева Синцов.
– вы перевыполняли план. Это же здорово.

– Но я не был рабочим! А производство в нашем цехе было опасным, так как все оборудование было старым, текло, в трубах были свищи. А соляная кислота, к примеру, представляете, если вам на кожу попадет, то, что будет?

– И вы их заставляли работать в таких условиях?

– А они, думаете, думали о безопасности?

– Кто?
– не понял Синцов.

– Да люди, которые были в моем подчинении. Некоторые из них были такими же героями, как Островский, как Стаханов. Они тоже бросались в эту кутерьму, теряя здоровье, а некоторые по моему недосмотру погибли. Не прощу себя за это никогда.

Там, в цехе, такие аварийные ситуации бывали, если бы вы только знали, что и описывать их страшно. А начальству на все это было наплевать: есть ли у людей противогазы, обслужены ли они, есть ли у рабочих спецодежда, подходит ли она для работы с соляной кислотой. А куда я смотрел? Чуть что, брал под козырек и с лозунгами "Вперед к коммунизму!", "Слава партии!" лез вперед, на новые вершины перевыполнения планов, плюя с высокой цистерны на всех, кто надсмехался надо мною. А на некоторых даже такие петиции писал, что им потом места не было не только на химкомбинате, а и в городе работу не могли найти.

А там, в цехе, молодой человек, такие люди были(!), великие, я вам скажу. Старики сталинской закваски! И им было все равно: лезть в цистерну в противогазе или без него; тряпкой лицо укутают и чистят изнутри цистерну. Вот, какие люди были! Герои!

– Вот, про них и расскажите мне, - попросил Синцов и тут же замолчал, ругая себя за несвоевременную реплику, сбившую человека с размышлений.

– А-а, вам бы только цацочки. Что вы понимаете об опасности? Привыкли там ручкой бумагу марать, а вы пошли бы в тот цех работать, и узнали, что это такое. А то сидите здесь!

Николай невольно заерзал на стуле, чувствуя, как лавина черной и холодной ненависти Киреева, пронзает все его тело.

– А-а, испугались!
– теперь, приподнявшись, Киреев со злостью смотрел на своего гостя.
– А я в Вашем возрасте уже цехом командовал! И, более того, мы сократили штаты и работали экономно в две смены, а не в три, как было до этого. И поэтому я был награжден той медалью Ленина, а их было выделено всего три на наш пятитысячный завод. Их получили генеральный директор, главный химик и я. Не секретарь парткома, не председатель профсоюза, а я!
– и снова закашлялся Киреев.

Когда он перестал кашлять, в палате восстановилась тишина. Муха, лазающая по стеклу, остановилась. Она тоже, видно, с большим вниманием прислушивалась к громко говорящему старику, а, может, и потому перестала биться в стекло, что боялась перебивать глас этого передовика производства, который мог бы ее тут же раздавить о невидимую преграду.

Нажав кнопочку выключения диктофона на своем мобильнике, Николай не спуская с нее пальца, которым должен был в любую секунду нажать ее снова, чтобы продолжить запись речи Киреева, ждал.

– Александр Васильевич, а за что же вы так себя сильно обвиняете?
– разорвал тишину тихим шепотом Синцов.

Тот, сморщившись, посмотрел на Николая. В его старческих, потерявших свою цветовую гамму, глазах появилось столько ненависти, что Синцов тут же невольно вздрогнул.

– А, что вы так на меня смотрите, молодой человек? Да если бы те Мещеряковы, те Семеновы, настоящие коммунисты были рядом со мною, вот бы я вам рассказал, что такое передовики, что такое герои труда! А после прихода Мишки Горбачева все поменялось. Все! И люди пришли нытики, нюни развесили, плакаты наши порвали, им, видите ли, комфорт нужен, спецодежда новая, да не простая, а ту, которую в кислоте можно выстирать, и она после этого не то, что не порвется, а и не пропитается ею. Да, кто ж такую видел тогда спецодежду-то?! А еще на партсобрание вызвали меня, и давай меня, председателя цеховой организации(!), тыкать носом в недоделки. А кто их допустил? Я вас спрашиваю! Что молчите?!

Николай невольно привстал.

– Садитесь! С вами потом будет разговор, - в приказном тоне сказал Киреев.

Муха испугалась старика и снова стала биться о стекло. И зря. И откуда только у этого чахлого, болезненного старика вдруг взялась такая сила, что он, стащив сзади себя висящее на спинке кровати полотенце, скомкав его в ладони, с силой бросил его в окно, в бьющуюся об стекло муху.

– Ненавижу их. Особенно Столярова. Ненавижу!
– и грохнул кулаком с силой по матрацу, на котором лежал.
– Ненавижу, - но теперь с его грубым и громким голосом что-то произошло, будто дырка появилась в надутом шаре. Голос стал ослабевать, в нем появился свист, и он угасал.

Когда Николай, испугавшись, ухватился за колокольчик, стоявший на тумбочке, чтобы вызвать врача, то Киреев, тут же остановил его:

– Сразу же вспомнили об охране труда. Они же, кто со мной лез на эти баррикады планов, в штыки пошли на меня, на своего начальника, понимаете?
– и старик замолчал. Его лицо снова осунулось, руки упали на кровать, и даже создалось такое впечатление, что он ими удерживает свое тело на матраце, боясь, что оно сейчас соскользнет с него, как на раскачивающемся на волнах судне.

– Да, и клеймо на мне из-за моей вины в их смертях и болезнях, да не одно уже стоит. Словно, только я во всем виноват. Видно, небесный суд уже прошел на Том Свете по моим людям, которые умерли уже, и приговор в отношении меня Господом уже принят, - глаза у Киреева стали наливаться кровью, снова появилась дрожь в руках.

– О чем вы говорите, Александр Васильевич?
– спохватился Синцов.

– А в Ад моя душа направится. А там такое испытает, что и вам не советую долго сидеть рядом со мною, а то заразитесь, - то ли в шутку, то ли в серьез прошептал Киреев и, схватившись за грудь, дрожа всем телом, сотряс кровать, кашляя.

– Да что вы, что вы, Александр Васильевич. Медсестра, медсестра!
– закричал Синцов, пытаясь удержать на кровати трясущееся тело Киреева.

Хорошо, тут же вошел в палату доктор. После укола Александр Васильевич успокоился и заснул.

Посидев еще несколько минут с уснувшим больным, доктор попросил Синцова зайти к нему в кабинет. Там их ждал Дятлов.

– Все слышал, слышал, Николай Иванович, не говори, - и Федор Викторович сел напротив Синцова.
– Вот, такие вот дела, дорогой мой, вот такие. А у меня даже версии такой не было. Не было! Интересно получается, да-а, похоже, стоит этим делом заняться всерьез.

– Это же тот самый Киреев, о котором вы мне как-то давали информацию прочитать, - вспомнил Синцов.
– Там было сказано о том, что семидесятипятилетний пенсионер И.К., живущий летом на дачном участке "Березовая роща", третий раз сталкивается с тем, что ночью, кто-то, усыпив его собаку, поменял на проволоке висевшую во дворе его стираную одежду, на рваную спецодежду...

– Он самый, - кивнул Дятлов.
– Дело очень сложное, и, я вам скажу, тягомотное. Вот, мне по возрасту видно и подсунули его. Говорят, только благодаря вашему опыту, Федор Викторович, можно быстро найти ключик к нему.