Тень в воде

— И?

— Ты ее видел?

— Да, а что?

— Вид у нее был так себе… говорит, упала.

Ульф снова появился в комнате, заправляя рубашку в брюки и затягивая ремень.

— Вот как.

— Да. Мол, с лестницы, дома.

— Может, и так, — без всякого интереса произнес Ульф.

Ханс-Петер сменил позу.

— Но это уже не первый раз. Так?

— Ну да. Но она неповоротливая, сама говорит. Даже шутит над собой.

— Интересно, как у нее дома дела.

Ульф пожал плечами:

— Не знаю.

— Ты ее мужа видел?

— Когда-то видел.

— Он полицейский, по-моему?

— Да, вроде как. С девочкой им, конечно, не повезло. Много трудиться приходится, надо думать.

— Ну да. Это точно.

Ульф полностью оделся. Усевшись в кресло, он закинул ногу на ногу. Мягкие кожаные ботинки, черные носки. С улицы, через приоткрытое окно, доносился вой сирен, жесткий и торопливый. Вскоре он затих, теперь был слышен только гул голосов, перестук каблуков, смех. Ханс-Петер посмотрел в окно. Мимо пролетел голубь, опустился на крышу дома напротив. Ульф сидел, уставившись на свои руки, вращая большими пальцами.

— Ты упомянул о какой-то проблеме, — осторожно напомнил Ханс-Петер.

— Точно.

— Что-то с Ариадной?

— С Ариадной? Нет. Скорее, со мной.

Внутри все похолодело.

— Да?

— Да. Хотя в перспективе это отразится и на ней. И на тебе. На всех, кто работает в моих гостиницах, к сожалению.

Подняв голову, он посмотрел прямо в лицо Ханс-Петеру. Голос звучал остро и звонко.

— Понимаешь, я узнал, что болен.

— Что?

— Да, вот так. Они нашли опухоль в таком месте, где лучше бы опухолей не иметь. Дела плохи, если честно.

— Что… что ты говоришь… где?

Ульф постучал себя пальцем по затылку.

— То есть… в мозге?

— Да.

— Вот черт.

— Да, вот так вот.

— А что ты… они ведь должны…

— Оперировать?

— Ну да…

— Ну да. Но они говорят, что… этот эскулап мой говорит… — Голос сорвался, и Ульф будто уменьшился, съежившись в кресле, затем подался вперед и упал с глухим, деревянным звуком. Поднявшись, он остался на коленях перед креслом.

Ханс-Петер замер перед ним, неловко протянув руки:

— Ульф?..

Тот сглотнул, на шее обозначились жилы.

— Все в порядке, — хрипло ответил он. И, помолчав, добавил: — Они говорят, что эту чертову опухоль не удалить. Неоперабельная.

Он произнес слово по слогам: не-о-пе-ра-бель-на-я.

— Понятно, — прошептал Ханс-Петер.

Ульф громко хлопнул в ладоши и встал.

— Но это мы еще посмотрим. Они еще не поняли, с кем имеют дело.

Внизу тренькал колокольчик: открылась входная дверь. Затем послышалось тяжелое дыхание Ариадны, поднимающейся по лестнице. Ульф вышел в коридор, двигался он точно механическая кукла.

— Ты тоже зайди к нам! — крикнул он.

Лицо Ариадны блестело от пота. На розовой футболке проступили пятна.

— Да? — глухо произнесла она.

Ульф поднял полотенце, лежавшее у порога. Его длинные бледные руки бесцельно теребили материю.

— Я продам все! — выкрикнул он. — Я болен, понимаете — у меня опухоль в мозге. У меня там грызун сидит, понимаете, там рак сидит и поедает мой мозг. Но я им покажу. Я им покажу! Есть специалисты, в Америке есть такие специалисты, они в этом понимают, не то что в Швеции, и я им заплачу, и они мне помогут. И я снова буду здоров.

Глава 11

Ульф ушел. Ульф Свантессон, ее босс. Никто из них не посмел его остановить, они не смогли даже открыть рот, чтобы задать вопросы, которые теснились в голове. Он ушел прочь по коридору, вниз по лестнице и далее на улицу. Звонок растерянно звякнул, когда за Ульфом захлопнулась дверь.

Ариадна подошла к окну, или, точнее, ее ноги подошли — отекшие ноги, потрескавшиеся пятки. Она стыдилась своего тела, а ведь так было не всегда.

Она выглянула в окно, но без крика, без слов, просто смотрела. Как ее шеф быстро, семенящей походкой пробирается через толпу. Сверху шея казалась слишком худой и слабой для круглой головы, которая будто бы увеличилась в размерах из-за живущей внутри опухоли. Пиджак через плечо: бумажник! — пронеслось у нее в голове, смотри не потеряй!

Ее словно окатило волной, израненные губы горели.

Издалека, словно шипение, до Ариадны донесся голос Ханс-Петера:

— Что нам делать? Что делать?

Ариадна с трудом повернулась к нему, разлепила распухшие губы.

— Он умрет? — прошептала она. — Ханс-Петер, Ульф умрет?

И при звуке этого короткого, страшного слова она заплакала.

Ханс-Петер был добрый человек. Она всегда так считала. Он помогал ей убирать комнаты и пылесосить ненавистное ковровое покрытие. Ариадна хорошо запомнила, с каким довольным видом Ульф и Ханс-Петер расстелили покрытие в коридоре. Если бы ее взяли с собой в магазин, она немедленно сказала бы «нет». В первую очередь из-за цвета: разве можно стелить светлый ковер там, где люди ходят в уличной обуви? Мужчины в таком не разбираются. Они непрактичны.

Ариадна сварила кофе и сделала пару бутербродов из хлеба, оставшегося от завтрака. Завтра утром Бритта принесет новый. Или не принесет? Как все теперь будет? Неужели она потеряет работу и пойдет на биржу труда? Она ведь больше ничего не умеет. В этом отеле она как дома, он не слишком большой, ей как раз хватает сил. И Кристу можно взять с собой, если нужно, раньше Ариадна так и делала. Здесь все было знакомо и надежно.

— Все образуется, — утешал Ханс-Петер. Он словно читал ее мысли.

Он впился зубами в бутерброд, откусил и принялся жадно жевать. Ариадна вдруг поняла, как они похожи — Ханс-Петер и Ульф. Почти одного роста, худые, угловатые. Но Ханс-Петер — брюнет с карими глазами, как она сама. Поднеся чашку к губам, она сделала осторожный глоток. Хотя уже не брюнет, отметила она, а седой. Наверное, он седел медленно, вот Ариадна и не замечала, потому что видела его почти каждый день. На макушке волосы поредели, скоро образуется лысина, как у Ульфа. Как почти у всех мужчин, с возрастом. Однако не у Томми. У него густые, коротко стриженные волосы, которые и не думают выпадать.