Тень

Аксель почувствовал перемену в настроении посетителя. Его лицо тоже изменилось, он опустился на стул и принял позу, в которой сидел до разоблачения. Сцепленные в замок руки покоились на крышке стола, в глазах светилась уверенность. Извинения не помогли, и он явно собирался опробовать новую тактику.

— Мне жаль, что я вынужден это говорить, но ты не оставляешь мне выбора.

Рагнерфельдт немного помолчал, прежде чем продолжить.

— Ты не сможешь ничего доказать.

— Что я должен доказывать?

— То, что ты утверждаешь о «Тени».

Торгни фыркнул.

— То есть тебе мало того, что я знаю? И ты можешь жить с этим, пока никто ни о чем не догадывается, да?

— А что мне, по-твоему, делать?

— Ты вор.

— Я признаю, что сделал ошибку. Что тебе еще надо?

— Ты собираешься и дальше выдавать ее шедевр за свой и принимать восторги?

— Меня выдвигали на Нобелевскую премию задолго до «Тени». И ты тоже прекрасно понимаешь, что наградили меня не только за нее, но и за другие книги.

— Твои собственные, ты хочешь сказать?

— Я уже сказал, ты ничего не сможешь доказать.

На лице Торгни не дрогнул ни один мускул. Он думал о страхе неполноценности, который несла с собой Халина после унижений, пережитых в Треблинке. Она не верила в себя. Отныне Аксель, а не она будет купаться в лучах славы. Выслушивать лесть культурного истеблишмента, расшаркиваться в ответ на похвалы шедевру, который создала и выстрадала Халина.

Сила, подчинившая себе Торгни, была слепа.

Ложь родилась сама собой, он ее не придумывал. И произнес ее тот же глухой голос.

— У меня дома остались ее заметки, письма, которые она получала, когда собирала материал, черновики, планы. Написанные ее почерком.

Информация сработала. Но, блефуя, Торгни знал, что Аксель прав. До него не добраться. Никто не поверит Торгни без доказательств. Даже если ему удастся найти Халину. Если Аксель говорит правду, она откажется от всего и спасет Акселя, который выйдет из воды сухим, в то время как в Торгни полетят камни за беспочвенные обвинения.

Ненависть раскалилась добела. Желание уничтожить вытеснило все остальное. Заставить Акселя почувствовать боль, которую он доставил другим. Остальное не важно. Торгни был готов на все, лишь бы добиться этого. Отомстить за отнятое у Халины имя и за собственное поражение. Он должен испортить Рагнерфельдту если не творчество, то жизнь. Ввергнуть его во мрак, чтобы ему сделалось страшно.

В последней тщетной попытке Торгни попытался остановиться на краю пропасти, но все поглотила тьма.

И вот он уже словно со стороны слышит, как чужой голос излагает дьявольский план. Кто придумал его? Неизвестно.

— Если ты хочешь купить мое молчание, есть один способ. Все зависит от того, чем ты готов пожертвовать.

Аксель молчал и ждал продолжения.

— Знаешь, как говорят, око за око, зуб за зуб.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты отнял у меня женщину.

— Торгни, это случилось один раз, и я не знал, что она твоя. Сколько можно объяснять! Я признаю, что ошибся!

Монотонный голос продолжал:

— Один раз не считается, или как там говорят?

Аксель в недоумении развел руками, а Торгни продолжил:

— Для меня тоже будет достаточно одного.

— Я не понимаю. Что ты хочешь?

— Чтобы ты расплатился той же монетой.

Морщины на лбу Акселя собрались, потом разгладились, и он медленно и изумленно произнес:

— Ты говоришь об Алисе? — Аксель фыркнул. — Не думаю, что ты ее заинтересуешь, но, пожалуйста, если хочешь, можешь попробовать.

— Я говорю не об Алисе.

Улыбка на лице Акселя исчезла.

Тело Торгни налилось свинцом. Здравый смысл боролся с волей. Торгни тяжело дышал, и воздух с трудом проникал во мрак. Бороться с мраком уже невозможно. Веннберг чувствовал, что до его собственного падения остаются секунды.

— Я говорю о твоей дочери.

Потом. Потом он будет снова и снова думать, что в этот момент окончательно потерял себя.

Аксель встал:

— Ты сошел с ума? Ты понимаешь, что говоришь?

Уничтожить. Испортить ему жизнь любым доступным способом.

— Решай сам, сколько стоит приличие?

— Анника не имеет к этому абсолютно никакого отношения, как ты можешь предлагать такое…

Он не находил слов.

— Да как ты смеешь?! Ты понимаешь, что ты говоришь? Халина сама соблазнила меня, если хочешь знать! Почему моя дочь должна быть наказана за то, что сделал я? Ей всего пятнадцать лет! Пятнадцать! Я многое мог про тебя подумать, но такое!.. Насколько же низко ты способен пасть?!

Торгни улыбался.

— Спроси об этом у себя самого, Аксель. Как низко ты готов пасть? Ты уже нырнул глубоко.

Глаза Акселя превратились в узкие щели.

— Я понимаю, ты наслаждаешься собственным превосходством, и уверяю тебя, что очень жалею, что использовал эту рукопись. Но что сделано — то сделано. Мало тебе того, что на твоей стороне правда и я буду жить в вечном страхе разоблачения? Ты представляешь, что случится, если… Мне кажется, ты и сам не захочешь таких последствий…

Но Аксель просто не представлял, что творится на душе у Торгни.

— Халина сказала: я могу делать с ее рукописью все, что хочу. По какому праву ты предъявляешь мне свои извращенные ультиматумы? Кроме того, я многое там переписал. В моей ситуации ты бы поступил точно так же.

— Так же?

— Тебе сейчас легко говорить о своей правоте, но я знаю тебя, Торгни, на моем месте ты бы сделал то же самое.

— Нет. В том-то вся и разница.

Аксель снова сел. Теперь он пытался вразумить Торгни с помощью жестов.

— Торгни, давай обсудим все как два здравомыслящих человека. Я заслуживаю презрения, я признаю это. Но я предложил тебе половину суммы премии. Иди домой и подумай над этим. Я вижу: сейчас ты слишком возбужден, чтобы мыслить здраво. Я забуду о том, что ты только что предлагал, и прощу тебя. Возвращайся домой и подумай, сколько денег стоит твое молчание.

— Мне не нужны деньги Халины.

— А что тебе нужно?

— Я уже сказал.

— Проклятье!

Аксель стукнул кулаком по столу. Торгни улыбался. Ругательства так не к лицу вежливому Акселю.