Теневой король
Шрифт:
– А кто сказал, что тебе везет на меня? – пытаясь скрыть улыбку, спросила Марина. – Тебе на меня как раз-то и не везет. Нет у меня к тебе никаких чувств.
– Спасибо, что не притворяешься. Яна тоже не любила меня, но притворялась. Водила меня за нос…
– Может, обойдемся без лирики?
– Мне кажется, женщинам нравится лирика. Хотя есть такие, которым и не нравится, – холодные, бездушные, как буква закона…
– Если это камень в мой огород, то я его принимаю. Я действительно холодная и бездушная. Но все-таки позволь мне пожалеть тебя.
– И
– Да, отправить на этап. Для твоей же пользы… Не надо цепляться за Краснополь. Даже я поняла, что против тебя играют очень серьезные люди. И ты это понимаешь. И ты не в том сейчас положении, чтобы бороться с ними. Можешь поплатиться за свое упрямство, и поплатиться очень жестоко. Так жестоко, что приговор, который тебя ждет, окажется меньшим из зол. К тому же в колонии ты хоть как-то искупишь свои грехи…
– Хочешь исповедовать меня, матушка?
– Не смешно.
– Никто и не смеется…
– Тебе всего двадцать восемь лет. В тридцать пять выйдешь на свободу.
– С чистой совестью?
– Хотелось бы на это надеяться.
– Тебе-то что до моей совести? Тебе главное – дело до приговора довести… Может, еще пообещаешь, что будешь ждать меня?
– Я должна тебя ждать?
– Ну да. Мне намного легче будет, если ты будешь меня ждать.
– Легче не будет.
– А вдруг? Я же не прошу, чтобы ты меня ждала. Но ты можешь мне просто пообещать. Чтобы подсластить пилюлю…
– И ты дашь признательные показания?
– Если пообещаешь, то да…
– Хорошо, я буду ждать, когда ты выйдешь на свободу.
– Нет, не так. Ты будешь меня ждать. Не просто ждать, а меня ждать.
– Хорошо, я буду тебя ждать.
– Отлично… Значит, Фарадеев застал меня со своей сожительницей, и мне пришлось защищаться…
– А как же пистолет с глушителем?
– Пистолет с глушителем я нашел у него в шкафу.
– Нет, так не пойдет. Тогда придется привлечь к ответственности Фарадеева. Ему это не нужно, и он будет все отрицать. Эту версию признают несостоятельной…
– Хорошо, пистолет я взял для самозащиты. А глушитель на всякий случай, чтобы соседей не будить. Ночь все-таки…
– Соседей оставь в покое. А пистолет для самозащиты пусть будет…
Марина вдруг так увлеклась работой адвоката, что забыла про свою основную миссию. И признание Вайс написал чуть ли не под ее диктовку. Вышло довольно-таки складно.
– Может, лет пять всего дадут? – спросил Вайс, разминая уставшие от авторучки пальцы.
– Все может быть, – складывая в папку листы исписанной бумаги, ответила она.
– Но это уже не важно. Главное, что дело в шляпе. Вернее, в папке. Ты добилась своего, да? Меня осудят, ты получишь звездочку на погон. Но и я добился своего. Легче мотать срок, когда на воле тебя кто-то ждет. И ты будешь меня ждать…
– Да, я обещала. – Марина улыбнулась так, будто давала понять, что далеко не все обещания воплощаются в действительность.
– Я сказал свое слово. И ты сказала свое слово. За свое слово я отвечу перед судом. А ты за свое слово ответишь передо мной, –
пристально посмотрел на нее Вайс. – Я выйду на свободу, и ты ответишь мне, как ждала меня. А я спрошу, были у тебя мужчины или нет. Если были, значит, ты не сдержала свое слово. Тогда мне придется с тебя спросить. По понятиям спросить. Ты четыре года в прокуратуре работаешь, должна знать, как спрашивают по понятиям…Марина в ужасе смотрела на него. Ее пугал его ледяной пронизывающий взгляд.
– Ты это серьезно?
– Все очень серьезно, Марина. Здесь тюрьма, и не может быть не серьезно. Я обвиняюсь в покушении на убийство. Еще серьезней то, что ты следователь прокуратуры. Ты дала слово, я его принял, и обратного пути уже нет…
– Ты просил, чтобы я дала тебе обещание.
– А это и есть твое слово. Которое ты должна сдержать…
– Но я не могу тебя ждать!
Судя по ее взволнованному виду, она приняла все близко к сердцу. Но именно на это и рассчитывал Вайс.
– Почему?
– Мне двадцать пять лет. Когда ты выйдешь, мне будет уже тридцать… может, тридцать пять… Ты выйдешь, посмотришь на меня и уйдешь. А может, вообще не появишься… Кому я нужна буду после тридцати?
– Тебе мама в детстве говорила, что нельзя играть с огнем? Говорила. А ты взяла в руки спички и чиркнула об меня. Мы в огне, Марина. И должны тушить этот пожар вместе…
– Но это несерьезно!
– Я же тебе сказал, что серьезней не бывает. Ты отправляешь меня в командировку, ты меня и дождешься. А я с тебя спрошу.
– А если я выйду замуж?
– За меня?
– Нет, за другого… Ты меня убьешь?
– Ты не выйдешь замуж. И не будешь мне изменять. Ты дала слово, Марина. А ты человек чести, я точно это знаю.
– Ты не ответил мне. Убьешь меня или нет? – с истеричными нотками в голосе спросила она.
– Ты – моя женщина, Марина, как я могу тебе угрожать? – холодно усмехнулся он.
– Я уже твоя женщина?
– Да.
– Ты псих!
– Отправь меня на экспертизу.
– Ненормальный!
– Нормальные дома сидят, детей воспитывают, а не в бандитов играют… Обещаю тебе, когда вернусь, тоже стану нормальным. У нас будет свой дом, ты родишь мне троих детей. Мы будем жить долго и счастливо. И умрем в один день…
– Мне кажется, ты надо мной смеешься.
– Ну, может, и не в один день умрем. Может, и не будет счастья… Но я бы хотел, чтобы у нас все было хорошо.
– Я тебя боюсь.
– Жена должна бояться своего мужа. Это даже в Библии сказано.
– Ты мне не муж.
– Это легко исправить. Мы можем расписаться.
– Ты точно сумасшедший! Как мы можем расписаться? Ты обвиняемый, а я твой следователь!
– Ну вот, ты уже ищешь оправдания, это уже хорошо.
– Ничего я не ищу!
Марина получила признательные показания, разговор, по существу, закончился, и ничто не мешало ей вызвать конвой. Но она не хотела, чтобы Вайс уходил. Это обнадеживало.
– Мы можем расписаться после того, как меня осудят.
– Тогда вся моя карьера полетит к черту.