Тени и зеркала

— Дым в воздухе, — произнесла она, и облачко пара собралось вокруг узкого подбородка. Конгвар взглянул сверху вниз на резкую линию этого подбородка, на ровный пробор в золотых волосах, видневшихся из-под капюшона, и вместо прежней страсти почувствовал жгучую, какую-то звериную тоску.

— Дым? — переспросил он, прочистив горло, и встал с ней рядом. Во дворе кололи дрова для очага в трапезной; топор мерно вздымался и опадал в мощных руках черноволосого раба-миншийца, и удары далеко разносились в прозрачном воздухе. Топорище отразило белизну снега, сверкнув Конгвару прямо в глаза, и почему-то он вспомнил лицо отца, обезображенное смертью… А ещё — рассказ Дорвига о волшебной твари, пошедшей против своего хозяина.

Кажется, и впрямь что-то в мире не так, раз магия выходит из-под контроля, а великих людей травят прямо на пирах.

В том, что отца отравили, Конгвар не сомневался, хоть королевский лекарь и уверял, что Хордаго давно подводило сердце. Более того — он даже не сомневался в том, кто именно это сделал.

— Дым от костра, — Хелт наконец взглянула на него — с обычным оскорбительным равнодушием. — Он ужасно чадил, и всё теперь им пропахло. Ты разве не чуешь?

Конгвар покорно потянул носом, но не почувствовал ничего, кроме холода и тонкого, еле уловимого травяного аромата. Хелт никогда не пользовалась южными духами или маслами, так что для него так и осталось загадкой, откуда на ней берётся этот исключительный, ей одной присущий запах.

— Нет. Тебе кажется, — он осторожно дотронулся до её расшитого рукава на предплечье — их явно никто не видел, и это вполне можно было принять за жест братского утешения. — Костёр был далеко отсюда, и всё давно выветрилось.

— Кажется… — Хелт странно улыбнулась, как бы через силу растянув тонкие губы. — Я ощущала его даже ночью, в своих покоях. Повсюду этот дым. И копоть, — проводив глазами топор миншийца, она снова подняла их на Конгвара — и он увидел, как чуть расширились её зрачки, поглощая безукоризненную голубизну. — Твою коронацию уже назначили?

Конгвар вздрогнул — ему неприятно было слышать от неё такой прямой вопрос. Взглядом он спросил, означает ли это, что они могут говорить совсем откровенно. Хелт наклонила голову.

— Пока нет, но сегодня собирается Совет. По меньшей мере пол-луны должно пройти в трауре… — он помолчал; язык точно истыкали иглами, и слова ни в какую не шли. — Ты обещала мне.

Хелт не ответила — только строптиво повела плечом, сбрасывая его ладонь.

— Ты давала слово, что не сделаешь этого.

— Я не давала слова. Ты знал, что я хочу этого, и знал, что могу, — Хелт помолчала. Конгвар понял, что кусает губы, как подросток, и просто не может смотреть на неё. Через двор прошли, бранясь, две кухарки — одна толстая, другая костлявая; обе казались измученными вознёй с поминальным обедом. — И ты никак не остановил это. Значит, согласился.

О да, как всегда, Хелт была права. Так всё и получилось. Только он понятия не имел, как теперь с этим жить.

Пересилив боль, стыд и отвращение, Конгвар спросил прямо:

— Кто подмешал яд?

— Какая разница? — Хелт — красивая, царственная, слабая женщина — сказала это совершенно спокойно, даже со скукой в голосе. — Это мог быть почти кто угодно, разве нет?… Не я сама, уж конечно.

— Разница есть, — подавить гнев оказалось сложнее, чем всё остальное. — Со мной под одной крышей живёт убийца моего отца, а ты хочешь, чтобы я не знал его имени?

— Ты знаешь имя. Хелтингра Альсунгская, — она опять улыбнулась — на этот раз с вызовом. — Можешь приказать схватить меня прямо сейчас, король Конгвар. Меня могут казнить под твоими окнами как изменницу. Что же ты медлишь?

— Прекрати, — тихо попросил Конгвар. Он ненавидел её за это глумление — и себя за то, что терпит его. — Я не имел в виду тебя. Мне нужен виновный. И не только мне. Слишком многие видели, как это случилось.

— И слишком мало кому действительно надо разбираться в причинах, — Хелт с насмешливым удивлением покачала головой. — Как в мужчине, воине выжила наивность мальчика?… Виновна я, Конгвар — и, может быть, ещё ты. Не ищи других, этим ты не спасёшься.

Конгвар провёл ладонью по лбу, и на ней осталась липкая испарина. Кажется, начинается лихорадка — немудрено.

— Это должно было случиться, — невозмутимо продолжала Хелт, и прекрасные глаза сверкали жестокостью снежного барса перед прыжком. — Мы оба знали это. Хватит дрожать, словно запуганные дети. Мы хотим одного и того же.

— Нет. Я до сих пор не понимаю, чего ты хочешь.

— Всё ты понимаешь, — Хелт наклонилась к перилам, подула на них, и участок дерева покрылся тонким слоем позолоты — как если бы на нём осела невидимая раньше пыльца. Конгвар в ужасе схватил Хелт за плечи и слегка встряхнул:

— Прекрати! Сумасшедшая, если бы кто-нибудь…

— Узнал, что я владею магией? — Хелт выгнула бровь, коротко усмехнувшись ему в лицо. — И что же? Нет теперь ни моего мужа, ни твоего отца, чтобы преследовать волшебников в Альсунге. Новые времена настали — привыкай… — Конгвар отпустил её и шагнул назад. Одного усилия, одного удара или сжатия пальцев на горле хватило бы ему, чтобы сломать её — такую хрупкую, такую озлобленную… Он много раз представлял себе такое усилие, но постоянно уходил побеждённым. — Я всего лишь показала, что хочу короны для тебя. Твоего величия, твоей славы. Ты должен быть правителем Обетованного — ты, а не ти'аргский король-калека или дорелийская безвольная рыбина.

— Правителем Обетованного… — повторил Конгвар, примеряя к себе звучание этих слов. Ничего не проснулось в нём, кроме ужаса и презрения к себе. — Правитель, блудящий с женой брата. Правитель, причастный к гибели отца… Что ты сделала со мной?

— Всего лишь указала тебе верный путь, — раздался утробный звук рога — первый из трёх сигналов к началу Совета. Первого Совета, открывать который Конгвару придётся самому. — Иди же, любовь моя, — в приятном голосе Хелт проскользнули змеиные, шипящие нотки. Конгвар не верил ей — никогда, ни мгновения во все эти годы она не любила его. — Совсем скоро все наши мечты станут явью.

ГЛАВА IX

Дорелия. Энтор, королевский дворец

— Ты плохо выглядишь, Миртис. Шерсть потускнела, и когти снова слоятся…

Холёная длиннопалая рука, унизанная перстнями, легла на кошачью шею и зарылась в белоснежный подшёрсток. Король Абиальд Дорелийский блаженно вздохнул — только в минуты, подобные этой, он мог расслабиться и отвлечься от надоедливой возни с делами, которая преследовала повсюду. Миртис свернулся у него на коленях, как маленький горячий сугроб, и уютно давил своей тяжестью. Для полного счастья не хватало разве что мурлыканья — но королевский кот никогда не унижался до него, позволяя чесать себя за ухом лишь в суровом молчании.

— Опять, наверное, Келти недоварила твою рыбу? — продолжил Абиальд и в задумчивости умолк, будто ожидая ответа. На его гладком, немного женственном лице с точёными чертами отражалось томное недоумение. — А вот и колтун… Нет, дворецкому точно надо снизить ей жалованье.

Кот лениво приоткрыл один из янтарно-жёлтых глаз, и в его взгляде королю почудилось презрение. Он снова вздохнул.

— Ты прав, сам не знаю, почему это меня так волнует… Даже тебе наверняка наплевать на меня. Ты терпишь меня только потому, что тебя кормят под моей крышей, ведь так? Как все здесь… Все до единого.