Тени предательства
Шрифт:
– Ты это заслужил, - отозвался Ночной Призрак странно мягким голосом. – Не проси. Не вини меня. Таков конец избранного тобой пути.
– Пожалуйста…
Ночной Призрак содрогнулся от омерзения. Пожалуйста. Опять это слово. Первое слово, которое он выучил, слыша, как оно срывается с трясущихся губ бесчисленных трусов.
– У меня есть семья…
– Нет, - Ночной Призрак глядел сквозь пелену грязных волос, осматривая пустой склад. – Твои жена и дочь уже мертвы. А дом сгорел дотла час назад.
– Ты лжешь… Лжешь…
Ночной Призрак выпустил горло старика, и тот остался лежать
– Все, кто связан с тобой кровным родством, мертвы за соучастие во множестве твоих прегрешений. Это стекло из окна твоей спальни. Я взял его после того, как освежевал твою жену, пока она еще дышала.
Он толкнул клинок вперед, погрузив его в открытый глаз старика. Вот тогда начались настоящие крики.
Спустя три часа старика нашли распятым на шпиле брошенного здания городского ополчения. Пустые глазницы таращились на проходивших людей, дождь хлестал по ободранным мышцам. Освежеванный человек умер почти через двадцать минут, и все это время он кричал изо всех сил, насколько ему это удавалось без языка.
Лето и война начались неожиданно. Ни одно лето на его памяти не жгло так сильно и долго, окисляя облака над Нострамо Квинтус атмосферными бурями. Отравленному городу были знакомы кислотные дожди как неизбежный итог заводских выбросов, но в этом сезоне ливни были настолько едкими, что счищали краску со стали и разъедали незащищенную кожу.
Войну как будто бы вели в тени, однако на бессолнечном мире весь город превратился в поле боя. Ночной Призрак знал, что они охотятся за ним. Знал и поощрял. Это значило, что связывающая население иерархия начинает чувствовать угрозу. Даже лучше – они начинали бояться. Они хотели, чтобы он умер и не успел придти за кем-то из них. Жители города ненавидели его уже годами, еще с тех пор, когда его имя шептали, рассказывая о городской легенде, а он только увечил и убивал жалкое отребье, не делая ничего более грандиозного.
Но теперь в игру вступали власть имущие. Они тоже боялись его. Понемногу все изменялось.
Последним из хозяев города от его руки пал барон-землевладелец, который надзирал за вложением средств в фабрики по переработке адамантия на юге города.
– Люди – это животные, - сказал Ночной Призрак съежившемуся аристократу. – Без страха перед наказанием все разваливается. Центр не справляется.
– Пожалуйста…
Опять это слово.
– У тебя была вся власть и все возможности, но ты не смог усвоить простейшую истину о сущности людей. У тебя был шанс. А теперь твоя смерть научит истине остальных.
Ночной Призрак подвесил безголовое тело за лодыжки на силовом шпиле. На трупе не было одежды, только жестокое украшение из трехсот девяти разрезов на коже – по одному за каждую жизнь, оборвавшуюся в недавнем пожаре на фабрике.
Его не пугало обстоятельство, что теперь на него охотились люди, обладавшие властью. Пусть пытаются. Каждый день он спал в новом логове – в те дни, когда вообще решал, что нужно поспать. Ночной Призрак отбросил
снятую кожу тупого головореза, которого поймал на крыше, когда тот напал на женщину. Ободранное ничтожество умерло еще до конца свежевания. Женщина убежала, как только ее спасли, крича и ни разу не обернувшись.Ночной Призрак омыл лицо в крови мертвого насильника, запятнав кожу грехом, а затем помчался в вечную ночь города.
Повязка на предплечье потемнела от пота и грязного дождя, но по крайней мере рана перестала кровоточить. Ночной Призрак проверил руку, покрутив запястьем, поработав локтем и согнув пальцы.
Больно, не более того. От пули останется шрам, но разве так было не всегда? Он уже какое-то время не смотрелся в зеркало, но, проводя по груди и спине загрубевшими кончиками пальцев, ощущал, что от пулевых отверстий остались уже не просто бугорки рубцовой ткани. Он не мог увернуться от всего, насколько бы не превосходил по скорости людей, которые на него охотились.
Он все так же мерз каждый вечер. Был все так же обездолен. Но и это вскоре должно было измениться. У него была идея. Мечта в кошмаре наяву.
Ночной Призрак наблюдал, как стайка детей-попрошаек, уличных сирот, которых еще не взяли в банды, забирает драгоценности и деньги с мертвого тела, которое он оставил в водостоке. Он мог бы убить их – к горлу подступало искушение – однако мародерство вызвало у него смех.
Когда дети обернулись с расширенными от испуга глазами, он уже исчез.
Бывали целые ночи, когда он не чуял крови. Теперь они оставались в своих домах и жилищах, редко выбираясь на улицы после вечернего закрытия заводов. На дорогах города больше не разносились звуки стрельбы и крики раненых, изнасилованных и умирающих.
Однако Ночной Призрак продолжал наблюдать своим городом и своими людьми. Грехи стали тише, преступления утаивались, однако город не освободился от их разлагающего воздействия. Он хотел от них лишь страха, и получил только его. Страх принес повиновение. Страх заставил их подняться выше своих тошнотворных животных инстинктов и жить как люди.
За ним все еще шла охота, однако в правящей элите было немного тех, кто мог продолжать выражать свое недовольство. Головорезы и наемные стрелки становились известны тем, что вообще отказывались на него охотиться, а недалекие и трусливые люди, желавшие его смерти, никогда бы не вышли на улицу, чтобы сделать все самостоятельно.
Ночной Призрак перекусил кость, дочиста слизнув остатки мяса. Он больше не ежился от кислого вкуса свинины. Годы, проведенные в нужде, полностью лишили его колебаний и сомнений.
Он отшвырнул человеческую берцовую кость и облизал зубы. Бывали ночи, когда он почти что скучал по вкусу собачатины.
– Дамы, - произнес он. – Господа.
Услышав эти слова, собравшиеся аристократы напряглись. Телохранители потянулись к спрятанному оружию. Ситуация балансировала на лезвии ножа.
Он присел на верхушке трона министра. Огромная и странно изящная фигура казалась темнее из-за лохмотьев, надетых поверх бледной и покрытой шрамами кожи, а также грязного покрова темных волос, частично закрывавших лицо.