Теория Игры

Ребёнок познаёт мир постепенно и даже к двадцати годам плохо ориентируется в пространстве. Что же говорить о подростке проснувшимся месяц назад?

Но и для знающего все ходы и выходы в Столице имелось немного вариантов. Все доходные поляны давно поделены, количество состригаемой зелени учтено, и известно кто, кому и сколько заносит от собранного урожая.

Даже проститутки на Казанском вокзале, посчитаны и учтены всесильной социалистической системой. И в такой ситуации добыча приличных средств становилась задачей вполне мастерского, а то и магистерского уровня.

Ассистент, которого Никита воспринимал как нечто естественное, не помня даже как тот оказался в нём, зафиксировав текущую проблему, выдал через какое-то время задание руководствуясь стимулирующей логикой.

Зафиксирована задача второго уровня. Решите её в течение тридцати дней, и получите три дополнительных пункта развития, которые сможете распределить по своему усмотрению.

Ассистент, имея свой, пусть даже и весьма специфический разум, понимал, что встроился в совсем юного представителя человечества, который к тому же находится сейчас на самом социальном дне. Но одним из приоритетов нейроассистента являлось продвижение носителя, для решения более глобальных задач, поэтому он всё время раздавал небольшие задания носителю, вроде «Вставать раньше и начинать день с тренировки», и тому подобное.

Никита же вполне приспособился к маленькому диктатору внутри себя, и уже новым разумом понимал, что тайна о существовании внутри человека подобного устройства так и должна остаться тайной.

Кроме того, ассистент частенько помогал носителю, ускоряя мышление и стимулируя разные участки головы.

Вот и сейчас, когда Никита погрузился в своеобразную медитацию в поисках решения вопроса, ассистент стимулировал зрительную память, и перед мысленным взглядом подростка проходила его, пока ещё совсем короткая жизнь. И поездка за вещами вставала как кадры цветного кино. Художники на Старом Арбате, и словно стоп-кадр, сцена, когда заказчик отдаёт пятирублёвую купюру за портрет, весьма небрежно написанный в технике «сухая кисть».

Честно говоря, Никита понятия не имел, сможет ли он также или хуже, но ничто не мешало ему попробовать, и подхватив со стола тетрадку и шариковую ручку, подложил снизу учебник по литературе, и стал быстрыми штрихами набрасывать абрис лица.

Имплант тоже ничего не знал о стилях и видах рисунка, поэтому помогал в силу своего понимания необходимости точного соблюдения деталей и пропорций.

Через час, у Никиты в руках лежал портрет сестры, выполненный в пока ещё не самом популярном жанре «фотореализм». Лицо, проработанное до мельчайших подробностей вплоть до ресниц, и чуть нарушенной линии правой брови. Но в целом, портрет конечно получился очень комплиментарным по духу, хотя и очень строгим по исполнению.

В конце семидесятых, в Союзе в жанре фотореализма практически никто не работал. Слишком затратно по времени и слишком сложно по технике, да и получить клеймо «буржуазный подражатель», очень не хотелось. Поэтому для СССР такой стиль выглядел не только революционно но и весьма привлекательно.

— Что это у тебя? — Варя вошедшая в комнату остановилась рядом и заглянула через плечо брата на листок и испуганно ойкнула.

— Это я? — Произнесла она почему-то шёпотом, и закрыла рот ладошкой. — Я такая красивая?

— Ты ещё лучше. — Никита, аккуратно оторвал листок из тетради, и отдал Варе. — У тебя случайно не найдётся пары листов ватмана?

— Да конечно! — Как у всякого советского студента, будущего инженера, дома хранился серьёзный запас бумаги, карандашей и ластиков всех видов.

Всё это он разложил вокруг себя, и наколов лист ватмана на кусок фанеры, используемой Варей в качестве чертёжной доски, стал набрасывать новое лицо.

Второй портрет дался ему намного легче, и где-то через час, он стоял перед дверью служебного кабинета директора универмага Олега Геннадьевича Кульчинского.

— А, Никитка, заходи. — Директор положил трубку телефона, и с интересом оглядел мальчишку каким-то особым взглядом. Светло-серые брюки, свободного покроя, белая льняная рубашка, и мягкие туфли — лоферы, рисовали образ неброский, но очень достойный, словно парень только что вышел из папиной Волги, или даже Чайки[1].

— Отлично. Вижу, что Шурочка поработала на все сто.

— Да, Александра сделала всё превосходно! — Никита кивнул. — А я к вам с небольшим «спасибо», за участие в моей судьбе. — Он раскатал лист ватмана не успевший согнуться, и на директора глянул Олег Геннадьевич, чем-то похожий на крёстного отца в исполнении Марлона Брандо.

Кульчинский сидел в кресле, с тростью на коленях, закинув ногу за ногу, пристально глядя вперёд, и едва заметно улыбаясь, словно знал о смотрящем на картину что-то такое, что не знает никто.

— Ну, ты дал, гари. — Директор с удовольствием смотрел на портрет. — Я конечно понимаю, что ты рисовал это сам, но чёрт… Парень ты же просто гений! — Он поднял голову, и кулаком стукнул в стену. — Клава, зайди!

Через минуту в кабинет вошла Клавдия Вадимовна — товаровед и заместитель директора, одетая в лёгкое платье, и белый халат поверх, и словно загипнотизированная уставилась на портрет.

— Ой, Олежек, простите, Олег Геннадьевич, вы тут такой красивый! Это же ты рисовал? — Женщина повернулась к Никите.

— Да, Клавдия Вадимовна. — Подросток кивнул. — И вас нарисую.

— Это, ж сколько денег стоит?

— Для вас, Клавдия Вадимовна, нисколько. — Никита покачал головой. — Брать с друзей деньги за такое совсем нехорошо.

— Правильно говоришь. — Директор гастронома кивнул, и поднял трубку. — Зато я знаю того, кто заплатит хорошо. — Он снова уткнулся в свою записную книжку, и набрал номер.

— Катенька? Да, Кульчинский беспокоит. Там Вадим Анатольевич не освободился? Хорошо, спасибо. — И практически без паузы: — Вадим Анатольевич, я тут совершенно случайно, вспомнил разговор с вами на юбилее Главторга. Так вот. Представьте себе, у меня есть что вам показать. В три в Арагви? Конечно буду, но я не один. Хочу вам представить одно юное дарование.

Олег Геннадьевич аккуратно опустил трубку, на аппарат, и внимательно прошёлся взглядом по Никите.

— Так. Одет вроде нормально. Часа полтора у тебя есть, пойди пока домой, а я за тобой заеду.

— А давайте я пока нарисую Клавдию Вадимовну? — Он обернулся на женщину, стоявшую сбоку от стола. — Найдётся лист бумаги и ручка?

— Всё найдется дорогой. — Клавдия тут же подхватила Никиту под руку, завела к себе в кабинет, и вытащила из-за шкафа, пачку ещё не распакованных плакатов, напечатанных на отличной веленевой бумаге. — Вот тебе, про передовиков Советской торговли. — Женщина усмехнулась, переворачивая плакат белой стороной.

[1] Волга, Чайка, марки дорогих советских машин.