Теория заговора

— Завтра вечером пойдёшь со мной в медпункт. Должен же меня проводить кто-нибудь? Мне Алевтина сменит повязку, а тебя я принесу ей в жертву в качестве оплаты её милосердия. Если захочешь, конечно. Как тебе такой план?

— Посмотрим.

Конечно, посмотрим. Если будем всё ещё здесь.

— Только без специальных резино-технических изделий, особенно получивших известность под номером два, не советую.

— Так где ж я их возьму, в деревне-то?

— У Каткова спроси, он приторговывает втихаря. Фарцовщик он.

Ромка засмеялся, покачал головой и легко хлопнул меня по плечу.

На танцы я надел джинсы, тёмно-синие, потёртые на коленях, синюю футболку с треуголной горловиной и надписью «Динамо» и тонкий трикотажный джемпер, не сковывающий движений. Несколько раз присел, похрустел суставами рук, аккуратно размял шею, покрутив головой вправо-влево. Системы работали отлично — легко, точно, практически идеально. Давненько, ох, давненько такого не бывало.

— Ты чего лыбишься? — подозрительно спросил Роман.

— Эх, Ромка, Ромка… — с улыбкой вздохнул я. — Хорошо жить на свете…

— А? — нахмурился он.

— … молодым…

— Не били ли тебя по голове в последнее время? Впрочем, не отвечай, это риторический вопрос.

Я весело подмигнул. Что бы он понимал в эмоциях путешественников во времени.

Когда мы пришли в клуб, народу было уже много, но танцы ещё не начались. Действительность оживших воспоминаний всё больше и больше поглощала меня, и мысли всё реже и неохотнее возвращались к недавним московским событиям.

Здесь, в этой старо-новой реальности хватало своих событий, и я даже ощущал азарт, стараясь не думать, что всё это, вообще-то, может оказаться проявлением старческого маразма. Остаться бы здесь, да чтобы всё с начала. Вот бы я порадовался.

Парни и девчонки пребывали в состоянии предвкушения, ожидая ежевечернего праздника и очередного вращения колеса фортуны, а правильнее сказать, флирта — посмотрит или не посмотрит, пригласит или нет, согласится или откажет и ещё огромное множество подобных предположений. Как ромашка, в общем — любит, не любит.

Пахло духами и дешёвым табаком. Звукотехник и диск-жокей, а по совместительству молодой заведующий клубом вместе с инженером радиоточки возились на небольшой низкой сцене, заканчивая подключение аппаратуры. Медленно мигали три цветных софита. Всё было, как тогда и сердце учащённо билось.

В этом же зале проводили и киносеансы, и лекции и собрания, а когда устраивались танцы или дискотеки, вошедшие в этом сезоне в моду, стулья выносились на склад.

Приподнято-наэлектризованное состояние масс передалось и мне, и я вышел на улицу.

У крыльца стояли парни, курили, травили байки и в меру похабные анекдоты. Тайком, отвернувшись, некоторые из них прикладывались к горлышку портвейна «Золотая осень», называемому в народе Зосей Осиповной.

Барышни сбивались в небольшие стайки чуть поодаль, шептались, поглядывали на парней и хихикали. Студенты и студентки чувствовали себя спокойно, местные тоже, но кучковались, как правило со своими. Атмосфера была обычно если и не дружественной, то нейтральной, небольшие инциденты не в счёт.

Такая система сложилась в ответ на присутствие в деревне шабашников. Их бригада была разношёрстной и состояла из крайне неприятных личностей. Агрессивные, грубые и чрезвычайно наглые, они были чужеродными элементами, позволяли себе лишнее и никак не монтировались с молодёжью, ни с городской, ни с сельской. Впрочем, в клуб они приходили не каждый день и не всей толпой.

Я отошёл на несколько шагов от крыльца и остановился. Опускалась прохлада и влага, из воздуха делалась осязаемой. Я заложил руки в карманы и поднял голову. Большая жёлтая луна, окружённая лёгкой дымкой, подмигивала, будто знала то, что мне было нужно.

Я втянул воздух и почувствовал свою силу. Таким острым моё обоняние не было уже очень и очень давно. Долгие годы. Я вдохнул полной грудью сладкий, опьяняющий, насыщенный запахами ранней осени воздух. Яблоки, прелая листва, арбузная влажная свежесть… Я чувствовал каждую ноту, и меня это будоражило. Будоражило так, что ноздри дрожали, а волосы топорщились на загривке.

Каждый звук, который я слышал, был кристально чистым и звонким, как стекло. Я чувствовал каждую мышцу своего тела, каждый нерв. Я мог бы бежать без остановки целый день. Как волк, как молодой, яростный и полный сил волк.

Меня распирало чувство всемогущества молодости и бесконечности времени, простёртого впереди. И нет, мне совсем не хотелось возвращаться на Делегатскую улицу, в мой последний московский вечер. Мне вообще стало вдруг абсолютно неинтересно, что именно там произошло.

Я опустил голову и очень чётко и ясно увидел людей, идущих к клубу. Моё зрение было идеальным. Я смотрел исподлобья и чувствовал, как в груди распространяется пустота, вытесняя сомнения и гнев, а голова делается морозной. Их было восемь человек. В руках они держали деревянные колья и стержни арматуры. Впереди шагал Мурадян.

Я улыбнулся. Сейчас моя улыбка была похожа на оскал. Как у молодого и сильного волка.

5. Опьянение молодостью

Я оглянулся назад, на клуб. Приближавшуюся орду кочевников никто пока не заметил, или заметил, но не придал значения. Ну и ладно. Я, собственно, и не хотел, чтобы возник всеобщий шухер. Зачем людям праздник портить? Или я не мастер Шаолиня?

Я усмехнулся и запел, тихонечко, под нос. Слова сами всплыли из памяти:

Но тот, кто раньше с нею был,

Меня, как видно, не забыл,

И как-то в осень, и как-то в осень

Иду с дружком, гляжу — стоят.

Они стояли молча в ряд,

Они стояли молча в ряд —

Их было восемь.

Со мною — нож, решил я: что ж,

Меня так просто не возьмёшь!

Держитесь, гады! Держитесь, гады!