Теория заговора

— Как раз нет, — кивнул я. — Не требуют. Слушай, Ляля, ты умная, красивая, утончённая и вообще, сладостная мечта всех существ мужского пола. Давай так, пока между нами ещё не случилось ничего непоправимого, пока ты не бросила к моим ногам цвет своей невинности и не загубила юность на то, чтобы пытаться осчастливить такого непроходимого идиота и неотёсанного солдафона, как я, совершенно бесперспективного, грубого и неинтеллигентного, чтобы не приходилось сгорать от стыда в обществе за мои мужланские шутки… что ещё-то? А, пока я не обнюхал каждую юбку в радиусе ста километров и не начал прикрываться командировками для сокрытия пошлых адьюльтеров, давай с тобой остановимся.

Она молча хлопала глазами, пока я цитировал её же саму из недалёкого будущего. Каждое из этих слов я слышал от неё много раз и, возможно, они уже сейчас вызревали в её головке. Мы остановились, но Пугачёва не останавливалась и продолжала рвать отношения невзирая ни на что.

За наши не-гулянья под луной,

За солнце не у нас над головами,

За то, что Вы больны — увы! — не мной,

За то, что я больна — увы! — не Вами…

Только «увы» я бы заменил на «ура»…

Ляля сбросила мои руки со своей осиной талии, отстранилась и залепила мне пощёчину. Почти. Особого эффекта добиться не удалось, поскольку я успел уклониться.

— Ты… — зло прошептала она, на глазах превращаясь в ужасную фурию, — предатель и… бесчестный подонок! С этой минуты не смей приближаться ко мне и даже не думай просить прощение. Ты… ты мизинца моего не стоишь! Видеть тебя не желаю! Бабник!

Блин… кажется, я её всё-таки травмировал. Ничего теперь не поделать. Надо конечно было как-то поаккуратней, барышня, всё-таки, натура тонкая. Ну… или почти тонкая. А с другой стороны, что ещё можно было сказать?

— Не поладили? — раздался рядом голос Люси.

— Ну, типа, — хмыкнул я.

— Печально. Это что… твоя девушка?

Я фыркнул, не сдержался, но промолчал.

— Легко рубишь связи…— покачала она головой.

— Не стоит делать поспешные выводы, — пожал я плечами.

— Ну, это дело не моё, я просто попрощаться хотела. Завтра вставать рано. Ладно, классно ты эти штуки делал.

— Лунную походку? — спросил я.

— Ага, её. Ну, пока.

— Подожди, я тебя провожу.

— Нет-нет, не надо, зачем? Иди лучше помирись с девушкой.

— Мы же про царство свободы не договорили, — усмехнулся я. — А чтобы мириться, надо поссориться для начала.

— Вообще-то, справедливости, а не свободы, — поправила меня она, — но это неважно. Какое тут царство, нам же надо урожайность поднимать, надои опять же. Одну доярку ты, кстати, спас, спасибо тебе от коллектива.

— Галку что ли?

— Конечно её. Ну, а когда повысим показатели, тогда и про справедливость подумаем, и про царство.

— Хорошо, я против надоев ничего не имею. Идём.

Мы вышли из клуба. Воздух остыл и стал холодным и мглистым. Осенним. Дни стояли тёплые, почти летние, а вот по ночам становилось понятно, что лето уже закончилось. Люся передёрнула плечами и запахнула тонкое пальто. Я поднял голову. Звёзд не было.

— Сколько времени? — спросила она.

Я глянул на часы.

— Почти двенадцать.

Мы шли по улице, освещённой редкими тусклыми фонарями, окружёнными подсвеченным туманом. Казалось, что свет не может пробиться через дымку.

— Ох, заплясалась я с тобой! — покачала она головой.

— Родители отругают?

— Что? — она засмеялась. — Вряд ли. Они же не узнают. Они под Курском живут.

— А ты как здесь оказалась? — удивился я.

— Как все, по распределению. После Тимирязевки сюда в совхоз послали, вот я и тружусь.

— Серьёзно? Как интересно. Значит, ты дипломированный агроном, получается?

— А что ты так удивился? Аграрный сектор один из важнейших участков народного хозяйства.

— Поражён. А комсомол?

— И комсомол тоже. Но, если говорить, положа руку на сердце, я единственная согласилась, вот на меня и повесили комитет комсомола. Кто-то же должен. Я вообще-то специализируюсь на почвоведении и агрохимии. У нас в совхозе большой опытный участок, вот там и тружусь. У нас и опытное тепличное хозяйство имеется.

— Нравится?

— Конечно, нравится. Работа у меня интересная.

— Надо же… — покачал я головой. — Мы с тобой, значит, практически коллеги, оба химики. Я же в химико-технологическом учусь.

— Это я знаю.

— На последнем курсе.

— Да, это тоже знаю, — кивнула она.

— Хм… И что вы там выращиваете в теплицах своих? Бананы и ананасы, когда в СССР производить начнут?

Она засмеялась:

— Да-да, сначала яблони на Марсе вырастим. Ну, вот, собственно, наше общежитие.

Мы остановились перед небольшим одноэтажным железобетонным зданием, точно таким же, как медпункт.

— Сейчас девчонки дадут мне по мозгам, что спать мешаю, хожу так поздно.

— Часто тусуешься?

— Чего-чего? — насмешливо переспросила она.

— На танцы часто бегаешь?

— Вот ещё, — пожала она плечиками.

— Не ври, ты очень хорошо танцуешь.

— Ну спасибо, — она засмеялась. — Вруньей обозвал. Это я просто в детстве на танцы ходила, на народные правда. Ты, кстати, тоже неплохо справлялся, особенно с этой своей скользящей походкой.

— С лунной.

— Вот-вот, с лунной, да.

— Люсь, — встал я напротив неё. — А у тебя парень есть?

— Что-что? — округлила она глаза.

Она отступила на шаг и покраснела. Это даже в свете тусклого фонаря было заметно.

— Просто ты такая девушка замечательная.

— Григорий, ты чего?

— Вот бы мне такую в своё время, — скорее себе, чем ей сказал я. — Я бы горы свернул.

Она, молча и ничего не понимая, смотрела широко раскрытыми глазами.

— И сколько тебе ещё осталось по распределению? — сменил я тему.

— Вообще-то год, но меня председатель сватает… то есть уговаривает оставаться. И директор совхоза тоже. Дом, говорит, дадим, жениха подыщем… А ты не знаешь, куда после института?