Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
«А вы знаете, мой сын в гимназическом классе!» – сказала моей маме одна дамочка, задыхавшаяся от гордости при произнесении этих слов.
Но мне всё это было чуждо, а потому уже после первой четверти я перешёл из гимназического в обычный класс.
Но тут передо мной встала другая проблема.
Классным руководителем в обычном классе была Анна Валерьевна. Вот она и стала той большой (и толстой) проблемой, в решении которой я проявил характер. Человеком она была колоритным, а потому я просто обязан дать ей словесный портрет. Надеюсь, он читателя удовлетворит.
Итак, представьте
Представили?
Ну, вот она, Анна Валерьевна!
Однако внешний вид – это так.
Он часто бывает обманчив. Намного важнее дела человека. Вот о них-то мы сейчас и поговорим.
Алла Валерьевна любила пошутить. Но юмор у неё был… Тут не подходит даже эпитет «солдатский». Солдатский юмор, конечно, груб, но не настолько. Лучше всего пояснить на конкретных примерах.
Идёт урок (Анна Валерьевна вела у нас математику).
Турана Джафарова просится выйти. Анна Валерьевна ей и говорит: «Что, опять мандавошек ловить будешь, блядь нерусская?!». И ржёт. Нет, именно не смеется, а ржёт. Смех Аллы Валерьевны был реально неотличим от ржания кобылы.
Или вот ещё пример. Урок. Мы пишем контрольную. Анна Валерьевна обходит класс, смотрит за тем, чтобы никто не списывал. Подходит к Насте Говядовой и говорит ей так, что в коридоре слышно: «Слышь, блядь, штаны подтяни, шалава! А то жопа видна! Увидит кто – ещё ебать тебя начнёт! Ебать, блядь! Ебать, нахуй!».
После этого она ещё минуты две по-лошадиному хохотала.
Я, конечно, могу ещё многое подобное вспомнить, но, как мне кажется, читатель уже и без этого суть уяснил. Шутки Анны Валерьевны всегда были подобны вышеприведённым.
Однако любила наша классуха не только пошутить, но и просто поругаться. Мы все знали, что её недавно бросил муж. Ещё мы знали, что у неё есть сын-подросток. Словом, типичная разведёнка с прицепом.
Именно поэтому она, вероятно, и была такой злобной на нас. Она любила поорать на нас благим матром. Без причины. Просто так. А уж если кто-то опаздывал на урок, не успевал сделать домашку или ещё что, то она закатывала просто жуткие скандалы.
Так, помню, был у нас один мальчик. Яша его звали. Хороший мальчишка, но лентяй жуткий. Он постоянно не делал домашние задания.
О, как его отчитывала Анна Валерьевна на классных часах!
Словом, и на математике тоже иногда.
Она ставила его у доски и велела раздеваться до трусов.
Знала, видно, что голый человек чувствует себя более уязвимым. Когда он раздевался, то она начинала изо всех сил дубасить его указкой по ногам, по рукам, по спине и по животу. При этом она ругалась трехэтажным матом, а глаза её устрашающе горели.
Ругань воистину доставляла ей удовольствие.
И не только ругань: она любила унижать.
Помню, как она измывалась над Яшкой. Ей нравилось унижать его. Она впадала от этого в некое подобие транса. Выглядело это омерзительно, но одновременно зловеще и устрашающе.
Не думайте, что это всё касалось только Яши.
Нет, на его месте оказывались частенько и другие. Да, Анна Валерьевна любила мучить.А ещё она любила выпить…
Помню, на её столе всегда стояла огромных размеров кружка. Из неё она всё время потягивала кофе с коньяком.
«Всё время» – это не гипербола.
Нет, она действительно пила этот проклятый кофе постоянно. Она пила его и на уроках, и на переменах.
Даже когда она выходила в коридор, то всегда брала с собой огромную кружку.
На её столе всегда стоял электрический чайник. Рядом со столом располагался маленький шкафчик, в котором всегда стояли стеклянные банки с растворимым кофе и бутылки коньяка.
В её кабинете всегда пахло коньяком.
От неё самой тоже разносился густой и сладкий аромат этого напитка.
А ещё Анна Валерьевна любила помечтать.
На уроках она обычно давала нам какой-нибудь задачник, а сама садилась смотреть шуба из мутона в интернет-магазинах. При этом она томным голосом шептала: «Муто-о-о-он, ты скоро будешь моим…».
О том, что она тянула из родителей моих одноклассников умолчу. Это читателю должно быть ясно и так.
Ей платили многие родители, но только не мои! И знаете: я гордился этим тогда и сейчас тоже горжусь. Горжусь тем, что за себя никогда платить не требовал. Я родителям даже и не говорил о том, что она занимается вымогательством. Стыдно было. И родителей я не хотел расстраивать.
Скажу теперь о том, как я всё-таки проявил характер.
Хотя, честно говоря, тут и рассказывать нечего.
Дело в том, что на одном классном часе, когда она в очередной раз нас всех крыла трёхэтажным матом за то, что мы не написали контрольную, я поднялся и высказал классной всё, что только о ней думал. Нет, я не матерился. Матерщину я не люблю. Я был корректен, но твёрд: обвинил её в садизме, коррупции и алкоголизме. Ещё поставил ей в вину матерную ругань.
Всё высказал и ушёл.
Просто ушёл.
Разумеется, Анна Валерьевна это так не оставила. Она и раньше не шибко меня любила, а теперь и вовсе возненавидела и пожелала извести.
Короче, закончил я кое-как пятый класс и перешёл в другую школу.
Вот думаю сейчас о своём отношении к учителям.
Неужели я действительно их люблю? Получается, что так. Но ведь Шолохов тоже любил Григория Мелехова – главного героя «Тихого Дона». Но Шолохов был коммунист, как я, а Мелехов – закоренелый антисоветчик. А тем не менее любил он его…
Вот так же и я люблю тех, о ком пишу. Попросту не могу иначе. Они ведь тоже наши, они тоже часть того народа, о котором пекутся коммунисты вроде меня.
Но вернёмся к делу.
О делах общественных я вам уже поведал. Теперь можно и о личном.
В пятом классе у меня появился интерес к истории. Но когда мы изучали древние общества Египта, Ассирии, Греции и Рима, то я не просто заучивал параграфы учебника. Нет, я внимательно вчитывался в каждую строчку и всё искал идеальный тип государства, который обеспечит всем людям достойную жизнь. В конце концов я нашёл наиболее близким к идеалу Афинский полис времён Перикла. Правда, единственным его недостатком я считал рабство.