Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Кабинет у него маленький, тесный, шесть квадратных метров всего. Там едва помещался стол, заваленный бумагами, шкаф да пара стульев.

Директор нас кое-как усадил и начал разговор.

Представился сначала.

Звали его Илья Михайлович Бронштейн.

Мы тоже представились.

Беседуем.

Он подробно обо всём расспрашивает, всем интересуется, слушает внимательно. Со мной разговаривал долго. А потом он вдруг встал и воскликнул: «Берём его в гимназический класс! Без вариантов!». Мы все очень удивились и обрадовались.

Тогда Илья Михайлович попросил меня выйти в канцелярию. Ему надо было поговорить с родителями наедине.

Я вышел в канцелярию и сел в новенькое, но уже местами порванное кресло, обитое бежевым кожзаменителем. Я смотрел в окно и думаю о жизни. В том духе, что вот-де как бывает. Потом смотреть в окно мне надоело, и я перевёл взгляд на пол. Прямо из-под моего кресла выползал какой-то странный жук. Он был крупным, размером с пятак, совершенно круглым и имел цвет кроваво-красный. Он дополз до середины комнаты, побыл чуть-чуть на одном месте и пошёл назад.

Едва он скрылся под креслом, как дверь директорского кабинета открылась. Оттуда вышли довольные родители.

«Ну, пойдём домой!» – сказала мне улыбающаяся мама. И мы пошли домой.

По дороге родители рассказали мне, что Илья Михайлович уже отремонтировал школу и теперь работает над организацией иконописной мастерской. С этого года он планирует ввести в программу школы риторику. Были у него ещё и другие начинания: богословский кружок, скаутская организация и невесть что ещё. Словом, Бронштейн строил поистине наполеоновские планы. О том, как они будут безжалостно разрушены душегубами из верхних инстанций, – я ещё расскажу дальше. Пока же не будем забегать вперёд.

Итак, моя судьба была определена. Поэтому 2 сентября 2013 года я пошёл в шестой гимназический класс 737-й школы.

 Глава вторая. Здравствуй, чёрный понедельник!

Я отлично помню этот гребаный день.

Впрочем, подходит ли ему этот эпитет?

Скорее нет.

День этот был не столько грёбаным, сколько просто очень странным. Он проходил как во сне. Естественно, ведь я вплотную столкнулся с такими вещами, которые ещё вчера мне в страшном сне приснится не могли.

Мама разбудила меня в 6:30 утра.

Должен сказать, что к тому времени я стал спать один. Теперь присутствие мамы меня тяготило.

Хотелось спокойно почитать под одеялом и онанизмом заняться.

Так вот, на часах 6:30 утра.

За окном пасмурно. Небо низкое, серое. Идёт дождь. Крупные капли стучат по нашим стёклам.

Я легко подымаюсь с кровати.

Всю ночь не спал, думал о завтрашнем дне.

Надо сказать, волновался не зря.

Дальше, понятно, встал, заправил кровать, умылся, позавтракал. Всё это делаю трясущимися от волнения и ужаса неизвестности руками.

Я быстро проглотил завтрак, оделся, взял цветы и пошёл к выходу. Вместе с мамой мы спустились на лифте вниз. В эти минуты я чувствовал себя космонавтом, поднимающимся на свою ракету.

Отворилась тяжёлая подъездная дверь. Я ощутил холодное и влажное дыхание наступающей осени.

Вышли. Посмотрели на небо. Вид у него был такой грозный, будто с минуты на минуту начнётся страшный суд. Я быстро перевёл глаз на землю. По дороге текли и пенились бахромой пузырей мощные потоки подкрашенной нефтяными пятнами воды. Приехала машина. Мы сели и поехали в школу. Минут через пятнадцать были там.

«Дальше сам!» – сказала мама, целуя меня в лоб.

Она села в машину, закрыла дверь и уехала, помахивая ручкой. Я пошёл к школе, у дверей которой уже понемногу собирался народ.

Громоздкое грязно-розовое здание школы пристально смотрело на меня освещёнными молочным светом новомодных ламп окнами и выглядело не то, чтобы устрашающе, но отталкивающе.

Есть здания, подобные чудовищам; это же походило на разлагающийся труп.

Мне стало не по себе. Ноги слегка подкосились. Я подошёл ближе и влился в толпу. На некоторое время я растерялся, но очень быстро смог собраться и отыскать свой класс.

Я пробрался к тому месту, где, судя по надписи мелом на асфальте, должен был стоять шестой гимназический.

На самом же деле там стоял только один человек. Это был невысокий и довольно полный мальчик с тонкими чертами лица. Одет он был в чёрную куртку.

Единственный мой одноклассник стоял несколько особняком от всей толпы и с угрюмым видом глядел в землю. Я подошёл ближе, стараясь получше разглядеть его лицо. Первое впечатление меня не обмануло. Нос прямой и маленький, губы тонкие, подбородок невыраженный, брови редкие, глаза карие. Его вид портили слегка оттопыренные уши. Они делали его немного смешным. Моё внимание привлекли его пухлые щёки. Наел он их, по всей видимости, недавно: шея у него была тонкая, второго подбородка не было. Волосы у него были тёмно-русые, а стрижка как у Гитлера.

Нет, серьёзно!

Ей-богу, как у Гитлера!

Словом, весь вид его выдавал типичного представителя балто-славянской расы.

Делать было нечего, и я решил заговорить со своим новым одноклассником.

– Привет! – сказал я и подал ему руку. – Я теперь буду учиться в вашем классе.

– Учиться… – с усмешкой передразнил он. – Ну, здравствуй! Как тебя зовут?

– Я Марат Нигматулин, – ответил я – А ты?

– Я Миша Стефанко, – ответил мой собеседник.

– Будем друзьями! – сказал я.

– Будем… – без особого энтузиазма отозвался Миша.

Некоторое время мы стояли молча, всё больше намокая под проливным дождём и слушая жуткое утробное клокотание воды в водостоках.

Тут из вынесенных по такому случаю на улицу гигантских стереоколонок раздались помехи, а затем полилась песня: «В этот яркий, погожий денёк…».

Вся толпа дружно захохотала. Дождь, словно почуяв момент, ударил ещё сильнее. Послышались раскаты грома.

– Тут должен был играть похоронный марш! – воскликнул Миша со злобной усмешкой.

– Это точно! – согласился я.

– Теперь всё начнётся заново!.. – продолжал рассуждать вслух Миша, обращаясь как бы не ко мне, а ко вселенной. – Рабство, оргии… – тут он сделал небольшую паузу. – пытки тоже. Я уже в предвкушении. Отвык я от всего этого за лето. Теперь заново привыкать надо будет.

Я делал вид, что всё понимаю, хотя на самом деле ничего я не понимал. Мне стыдно в этом признаться, но я подумал, что речь шла о какой-то онлайн-игре. Как же я тогда ошибался.

В это время на пороге, который сейчас исполнял роль сцены, появился первый оратор. Это была старая бабка в толстых очках. Черты её лица выдавали человека хитрого и злобного.