Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Так что Руслан по факту просто взял огромный кредит на революцию.
Принял он это стоически, с юмором и даже почитал за честь.
Он был настоящим леваком коминтерновского типа, универсальным человеком, преданным защитником народа и непримиримым сторонником вооруженного восстания.
***
Однако все эти мучения с квартирой были ещё впереди. Пока же мы отлично проводили время с Сонечкой и чувствовали себя прекрасно.
Осенью 2016-го она уломала меня уехать вместе с ней на Кубу. Она регулярно каталась туда.
В те времена существовала так называемые
Разумеется, всё это дело курировали кубинские спецслужбы. Попасть на такую программу можно было только через леваков, аффилированных с кубинским посольством.
Вот я и попал.
Помню, когда мы должны были ехать в аэропорт, Соня приехала ко мне домой прямо под окна на чёрном как смоль и вылизанном до зеркальной чистоты BMW седьмой серии.
Соня была божественна! На ней была тонкая норковая шуба за двести пятьдесят тысяч, застегнутая на ремень советского офицера, лаковые чёрные кожаные сапоги до колен на высоких каблуках, аккуратная чёрная шляпка с чёрной же вуалью и очень элегантные длинные чёрные перчатки из лайковой кожи, доходившие ей до локтей. Она выглядела точно как шпионка в нуарных фильмах.
Мы погрузили чемоданы в машину и поехали в аэропорт. Я помню, как кожаный салон переливался зелёным, голубым и фиолетовым кислотным светом, исходившим от встроенных в двери неоновых ламп.
В Гавану мы прилетели после нескольких пересадок.
Потом из Гаваны поехали на остров Хувентуд.
На Кубе мы пробыли месяц. Это было божественное время. Никогда не забуду его.
Денег у нас было достаточно и на поездку, и много на что ещё. Соня прямо перед этим провернула аферу с чьей-то квартирой: взяла её в аренду, потом выставила на продажу, взяла задаток в четыреста тысяч и сбежала.
Параллельно она выиграла московский хакатон (да, Соня ещё и в программировании смыслила, умела кодить и была хакершей). После этого ей удалось получить грант от мэра Москвы на разработку какой-то компьютерной карты распространения ковида в разных районах Москвы. Грант был на два миллиона рублей.
Разумеется, никакую карту она не сделала. Деньги потратили на поездку к кубинцам, на организацию коммуны, а также на дорогие рестораны. Очень уж Соня любила обедать в «Белуге», а ужинать в «Белом кролике».
***
После того, как я вернулся в Москву, мы решили создать тут новую коммуну. Сняли квартиру на Веерной улице, заселили туда людей. Всё было хорошо.
Правда, в итоге нас оттуда выставили очень интересным способом.
В Москву тогда приехал Михаил Горбатенко. Родом он был из Рязани. Родился в семье майора местной полиции. Учился в эмвэдэшном рязанском вузе на юрфаке. Учился заочно. Выгнали его оттуда за неуспеваемость.
Это уже многое говорит о Горбатенко как о человеке.
Он жил сначала на вписке у одних рязанских леваков, потом у других. С обеих вписок его выгнали за то, что он много бухал, торчал и ел чужую еду.
Он приехал в Москву, где представился организатором
марксистских кружков. Жил в Башне. Два месяца он там ничего не делал, только ел и спал. Ну, и трындел ещё.За жильё не покатил. У всех клянчило еду.
Его оттуда выгнали. Поскольку у него были хорошие отношения с Соней, она вселила его к нам на Веерную.
Горбач в первый же день нажрался прямо дома у Сони.
Она его пьяного привезла к нам. У нас он постоянно клянчил еду, деньги, наши вещи. Пытался продать нам фригу.
Коммуна наша распалась месяца через полтора. Однажды, когда никого не было дома, Горбач с одним другом Сони попёрся на концерт и там обожрался наркотой. Друг его с трудом доволок до коммуны. Притом именно доволок: до метро оттуда километров пять и ему Горбача пришлось тащить.
Дома никого не было, но товарищ просто оставил Мишу лежать на диване. Думал, оправится. Не оправился.
Новью он вскочил, разделся и стал драться со стенами.
Потом рукой разбил окно и хотел выпрыгнуть в него.
Соседи вызвали МЧС. Они выломали нам дверь.
Я обо всем узнал постфактум. Мы с другом приехали туда забрать наши вещи.
Вещи Горбатенко я сначала хотел выкинуть, но потом отнёс их в издательство, где они ждали, пока Мишу выпустят из больницы. Выпустили через месяц.
Он пришёл к нам и забрал вещи. Мне он сказал, что это я во всем виноват.
Глава двадцать четвёртая. Посёлок Счастья.
С Гелей я познакомился при весьма интересных обстоятельствах.
Параллельно с коммуной на Веерной появилась коммуна на Кунцевской. На Веерной жил я, на Кунцевской – Софья.
И если на Веерной было в целом пристойное место, то у Сонечки там был притон настоящий.
Помню, когда была годовщина смерти Либкнехта и Люксембург, Соня и её товарищи решили возложить цветы к немецкому посольству. Для этих целей я купил пятьдесят роз. Меня попросили передать их одной девушке из коммуны. Сама Соня принять их не могла. Я поехал.
До этого Соня не позволяла мне появляться там и не говорила, где коммуна находится. Сказала мне та девушка. Это была Геля.
Я приехал в коммуну. Было свежее морозное утро. А внутри был настоящий притон.
Исписанные бог знает какими надписями и психоделическими рисунками стены, грязные замусоренные полы, застланные дешевым серым линолеумом, протекающие трубы в ванной.
Меня встретила милая полная девушка с аккуратным носиком, пухлыми щёчками и горящими глазами маньяка-психопата. На ней были обтягивающие серые джинсы и хипстерский клетчатая рубашка.
– Геля, привет! – сказал я, отдавая розы.
Я думал сразу поехать, но Геля позвала меня пить чай. В результате я задержался на три с лишним часа.
Геля оказалась умнейшей собеседницей. Мы отлично провели время, разговаривая о политике и литературе.
Очень скоро этот человек присоединился к нашей борьбе.
Помню, я долго ждал её на Филёвской пойме, стоя под занесёнными снегом деревьями и глядя на мертвое фиолетовое небо. Когда она наконец приехал, мы долго гуляли по берегу в полной тишине и говорили о том, что было нам важно.