Теплый шоколад на десерт

— Осторожней мэм, сэр, прошу вас.

К ним подлетела молодая женщина в темно—синем комбинезоне, она сдернула с лица маску, и сердито морщась, со второй попытки вытянула из кармана две упаковки с медицинскими бахилами.

— Прошу вас наденьте, если хотите пройти внутрь. Здесь столько всего, и ваши следы могут навести путаницу….

— Понял, не идиот, — прервал ее излияния Кэл, забирая предложенное средство защиты.

— Спасибо, — улыбнулась криминалист и вернулась к прерванному занятию.

С треском вскрыв упаковки, Кэл протянул одну Джиллиан.

— Тебе помочь, — ему не нравилось выражение лица Фостер — холодно равнодушное, и любопытство во взгляде, словно она пришла не свой дом, превращенный в свалку разномастного мусора, а рассматривает одно из мест преступления.

— Спасибо, обойдусь, — она улыбнулась уголком рта и ловко натянула бахилы на туфли с высоченной шпилькой, ухитрившись не порвать тонкий латекс острым каблуком.

Медленно, словно робот, она двинулась в направлении гостиной, вздрогнула, негромко охнув, когда случайно наступила на осколок стекла, и он хрустнул под ногой.

В комнате не осталось ни одного целого предмета. Книги, вазы, диски, плюшевые игрушки, столовые приборы, подсвечники в хаотическом беспорядке валялись на полу, среди разгромленной мебели. Картины, сорванные со стен, выдраны из рамок и располосованы на узкие ленты.

Шкафчик ручной работы, который она привезла из Мексики много лет назад, перевернут вверх дном, ящики из него были вытащены, а содержимое раскидано по комнате. Но этот дорогой сердцу предмет мебели остался цел, а вот другие памятные вещицы превратились в осколки или обрывки, не подлежа восстановлению.

Аккуратно перешагивая обломки, стараясь не наступать на стекло, в каком-то непонятном изобилии рассыпанное по полу, Джиллиан с колотящимся сердцем, испытывая при виде разрушений то отчаяние, то ярость, внешне оставаясь безразличной, обошла гостиную,и заглянула на кухню, там хотя бы мебель осталась на месте. Пострадала только посуда, и электроприборы. Кофеварка с тостером, выглядели так, словно по ним проехались асфальтоукладчиком, а у микроволновки вырвали с мясом дверцу. Бумажные салфетки и клочки тканевых полотенец, словно крупные хлопья снега покрывали стол, опрокинутые стулья, висели на распахнутых дверцах шкафчиков.

Нагнувшись, она подняла закатившуюся под лежащий на боку табурет и чудом уцелевшую кружку, с нарисованными на ее боку аляповатыми красно-рыжими маками.

По лицу Джиллиан скользнула теплая улыбка, женщина провела кончиком пальца по дну кружки, прочитала знакомую надпись и, стерев с кружки пыль, прижала к груди. Слишком яркими и радостными были воспоминания, связанные с этой керамической, жутко уродливой вещью. Восьмилетняя Эмили подарила кружку Джиллиан на Валентинов день в год их встречи, очень серьезно прошептав на ушко новой знакомой несколько слов, что навсегда остались в памяти «вы такая красивая и добрая, любите моего папочку, и не бросайте, пожалуйста». Взгляд Эмили не лишенный детского лукавства поразил мудростью и скрытой болью. Обняв девочку, пообещала, что обязательно выполнит ее просьбу, и каждый раз наливая себе утренний кофе, будет с любовью вспоминать её и её папу. И то, что кружка не разбилась, выглядело слишком символично. Джиллиан выполнила обещание на двести процентов, и теперь, как никогда была уверена, что никогда не бросит несносного и невыносимого, самого близкого и дорогого…

Расчувствовавшись, Джиллиан прижала ладонь ко рту, глотая подступившие слезы, сделала глубокий вздох, чтобы успокоиться. Оглянулась, поняв, что криминалисты заняты сбором улик, и не смотрят в ее сторону, украдкой сунула кружку в сумку.

Стиснув зубы, Джиллиан направилась к лестнице, ведущей на мансардный этаж — в спальню и рабочий кабинет. Она поднялась на три ступени, когда услышала звук закрывшейся наверху двери и через минуту из—за поворота лестницы показался мужчина. Сначала ей в глаза бросились начищенные до блеска ботинки, затем она увидела выглядывающие из-под отглаженных брюк серые носки и, наконец, идеальный представитель федерального служащего в темно-синем элегантном костюме, белоснежной сорочке и завязанным по всем правилам галстуком, в тонкую сине-белую полоску, остановился на одной ступени с Джиллиан. Такой свежий, благоухающий дорогим одеколоном, он выглядел инородным предметом среди мусорного развала. Случайно коснувшись локтем, покрытых слоем пыли перил, он едва заметно скривил губы, но моментально исправил оплошность, приветливо и ободряюще улыбнулся, окинув Джиллиан любопытным взглядом.

— Хочу вас обрадовать. Наверху все в полном порядке. Доктор Фостер, спальня и кабинет не тронуты,— он едва заметно склонил голову, что выглядело подобострастно и не особо уместно. — Если есть какие-то вопросы, агент Боуман к вашим услугам, представился он, кокетливо пропуская между пальцев идеально уложенные волосы. Но в его тихом вкрадчивом голосе, Джиллиан расслышала издевательские нотки, такие обычно звучат в обращении отца к ребенку, вновь попавшему в неприятность. «Опять разорвал штаны, снова двойка, сломал велосипед…»

— Какие могут быть вопросы? — пожала плечами Джиллиан, — Все и так понятно, кому-то приглянулся мой дом и он решил заняться перестановкой мебели, — закинув сумочку на плечо, Джиллиан игриво улыбнулась и развела руками, — Очень активно.

Это была ее маленькая месть за пренебрежение и раздражение агента Боумана, в адрес ее самой и погрома в доме. Скорее всего он решил, что полученное задание слишком унизительно для его важной персоны.

Во взгляде агента мелькнуло удивление, он кашлянул, не придумав ответа. Джиллиан искоса наблюдала за щеголем из ФБР, лжец из него получился никакущий, на его красивом лице было написано «бедняжка ей от горя снесло крышу», ну или что-то близкое по смыслу.

— Там, — Боуман потыкал большим пальцем в потолок, — Правда, все на своих местах.

«Не хватило времени», — подумала Джиллиан. Кивнула и, развернувшись, направилась к выходу. Больше не желая выслушивать влюбленного в себя красавчика агента.

Она была благодарна Кэлу, что он не стал ходить за ней хвостом, и как заведенный спрашивать « с тобой все в порядке», а дал ей возможность осмотреть дом в одиночку.

Сунув руки в карманы джинсов, Кэл покачиваясь с пятки на носок и склонив голову набок, внимательно слушал примчавшегося на место преступления еще одного агента ФБР, принадлежность к федералам выдавал хорошо сшитый костюм и выправка. Высокий, на полголовы выше Кэла, мужчина яростно жестикулировал, то наклонялся вперед и заглядывал в лицо Кэла, то откидывался назад, вознося взгляд и руки к потолку. Его явно выводило из себя брезгливо пренебрежительное выражение лица Кэла и то, как он изредка причмокивал губами, и складывал их презрительным бантиком, изредка выговаривая «Нннда..». Рядом, листая блокнот, пританцовывал на месте, и то и дело, нервно оттягивая ворот рубашки, детектив Шеппард, ему ужасно наскучило слушать разглагольствование представителя конкурирующей службы. ФБР и полиция никак не могли прийти к согласию — кто из них займется делом погромщика.

Джиллиан подошла к увлеченным беседой мужчинам и мягко ухватила Кэла за локоть, только успела открыть рот, как раздался хриплый встревоженный голос:

— Доктор Фостер, — окликнул Джиллиан один из криминалистов, он только что поднял и поставил на торец крышку обеденного стола, с особой тщательностью разглядывая ее лицевую поверхность. — Доктор Фостер, — он повысил голос и с потрясенным видом, поманил ее, молча указывая куда-то вниз. Затем придерживая столешницу коленом, обратился к спине агента, ведущего одностороннюю беседу с Кэлом, — сэр, агент Каллински, и вы детектив Шеппард, должны это видеть.

Аккуратно словно полированная доска была хрупкой как стекло, он схватил ее за боковые стороны и развернул лицом к враз прекратившим спор мужчинам. На пыльной поверхности в ярком свете специальных ламп, выделялись несколько слов, написанные четким каллиграфическим почерком: «Привет родная, ты все еще не веришь? Я вернулся, милая Ли!»

— Мать, твою, — ругнулся Каллински,— прецедент исчерпан, дело отправляется в ФБР, снова напакостил наш старый знакомый.

— А вы все же сомневались? — буркнул Кэл и, повернувшись к Джиллиан, смахнул с ее плеча несколько соринок, — Как ты, милая?