Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере

Впрочем, отчасти Скотт Миллер лукавил. На самом деле у него до сих пор не было ответа на этот вопрос. Прокручивая в голове и анализируя свои решения и поступки, наш собеседник не понимал, что же он сделал не так. Он грамотно поддерживал профессиональные границы. Был предельно открыт к контакту с клиенткой, оставаясь при этом в рамках разумного. Удрученно разводя руками, Миллер признал, что, окажись он в подобной ситуации снова, скорее всего, он делал бы ровным счетом все то же самое. “Ничто не предвещало беды. Она не звонила мне в промежутке между сессиями, — неожиданно сказал Скотт, — по крайней мере до того дня, пока я не пришел к выводу, что больше ничем не могу ей помочь и терапию пора заканчивать. Вот тут-то все и началось. Сначала она принялась обрывать мне телефон, а потом пошло-поехало”.

Мы не удержались и перед тем, как позволить нашему собеседнику перейти к самой драматичной части его истории, вновь поинтересовались у него, где же он оплошал. В чем заключалась его роковая и непростительная ошибка? Наше любопытство было объяснимым, ведь, слушая рассказ Скотта, мы не могли отделаться от собственных воспоминаний о похожих клиентах: людях с явными чертами пограничного расстройства личности, людях, прекрасно умевших манипулировать окружающими, людях, которым так и не стало лучше, несмотря на слаженные титанические усилия нас самих и наших коллег. По личному опыту мы знали, что чаще всего проблемы в работе с такими клиентами возникают, когда терапевт либо воспринимает ситуацию слишком близко к сердцу и принимает все на свой счет, либо слишком сильно старается и начинает вкладывать в своего подопечного непропорционально много времени и сил. Впрочем, ответ Миллера нас, мягко говоря, удивил. По мнению нашего собеседника, дело было не в просчетах и промахах. Его главной и единственной ошибкой было взяться за случай, который попросту выходил за рамки его профессиональной квалификации. “Я замахнулся на задачу, которая была мне заведомо не под силу”, — признал Скотт Миллер.

ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ

С каждой минутой нам все больше не терпелось узнать, что произошло дальше и чем закончилась эта необычная история, так что, сгорая от любопытства, мы попросили нашего собеседника продолжить рассказ. Итак, Миллер два года исправно встречался с клиенткой один, а то и два раза в неделю, однако симптомы девушки по-прежнему были на месте, деструктивное поведение никуда не девалось, а состояние все так же оставляло желать лучшего. Пожалуй, единственным утешением во всей этой ситуации можно было считать тот факт, что нашему собеседнику, похоже, удалось выстроить с клиенткой на редкость прочные доверительные отношения, причем это было не голословное заявление. В целях контроля динамики Скотт время от времени давал девушке пройти стандартизированный опросник для оценки качестве терапевтического альянса, который с завидной регулярностью показывал стабильно хороший результат.

Миллер стоически держался, сколько мог, но в какой-то момент понял, что так больше продолжаться не может, пришло время умывать руки. Смирившись с тем, что он больше ничего не в силах сделать для клиентки, Скотт сдался и предложил ей прекратить терапию. Он пытался максимально тактично объяснить девушке, что два года — это слишком много, и смена психотерапевта необходима в ее же лучших интересах, но, к сожалению, его красноречие оказалось тщетным. Клиентка восприняла эти слова как личное оскорбление, завуалированное желание ее бросить и предательство того безграничного доверия, которое она питала к нашему собеседнику. В ее восприятии это был очередной болезненный удар в спину.

В восприятии же Миллера это было не что иное, как признание собственного поражения. Будучи беспощадно честным с собой, Скотт сокрушенно смирился с тем, что этот случай оказался ему не по зубам. Мы одновременно закивали, не столько в знак согласия, сколько в знак соболезнования. Перед нашими глазами чередой проносились воспоминания о собственных клиентах, устроивших настоящую проверку на прочность нашей профессиональной квалификации, которую нам, увы, не суждено было пройти. Впрочем, разве не в этом заключается едва ли не самая поразительная отличительная особенность нашей работы? Как бы долго мы ею ни занимались, мы так никогда и не научимся делать ее правильно. Нам всегда будет куда расти и чему учиться.

Тем временем Скотт Миллер продолжил свой рассказ. “В тот день она пулей вылетела из моего кабинета, на прощание хлопнув дверью. Чем больше я старался объяснить ей, что на самом деле я имел в виду, тем больше она воспринимала мои слова как критику в свой адрес и вероломное предательство. В конце концов я позвонил ей и пригласил прийти ко мне в последний раз, чтобы прояснить ситуацию, разойтись полюбовно и закончить наше знакомство на дружеской ноте. Она заявила, что хочет продолжать терапию. Я попытался убедить ее в том, что это бессмысленно, я не вижу резона тянуть время, повторяя действия, которые заведомо ей не помогают”, — вспоминал наш собеседник.

В итоге девушка все же согласилась прийти на прощальную сессию и расставить все точки над “i”. Она заверила Скотта, что все поняла и готова поговорить с ним спокойно и взвешенно, только ее слова, мягко говоря, расходились с делом. Как оказалось, с момента их последней размолвки клиентка окончательно пустилась во все тяжкие и стала все чаще прибегать к откровенно саморазрушительному поведению. Она снова начала принимать наркотики, а вечерами ходила по барам, знакомясь на одну ночь со случайными мужчинами.

“Я не выдержал и прямо сказал ей, что мне невыносимо больно слышать такие новости. Мне предстояла задача не из легких: нужно было залатать брешь в нашем терапевтическом альянсе и в то же время доходчиво объяснить ей, что я действительно не вижу смысла в дальнейшей работе, поскольку было бы исключительно наивно надеяться на то, что одни и те же проверено неэффективные приемы чудом дадут иной результат”, — продолжал Миллер.

“Пожалуй, если углубиться в детали и рассмотреть эту ситуацию под микроскопом, станет очевидно, что, ввиду ее предыдущего жизненного опыта, подобная реакция была закономерной. Сначала ее отталкивали и не принимали родители, потом она подверглась насилию в отношениях. Стоит ли удивляться, что тема предательства стояла для бедной девушки настолько болезненно и остро? С другой стороны, пожалуй, это очередная отговорка, которая никак не оправдывает всю ту кашу, которую мы с ней в итоге умудрились заварить. Возможно, если бы я сразу понял, что не справляюсь, и предложил ей закончить терапию намного раньше, всего этого можно было бы избежать, и она правильно истолковала бы мои слова и действия как признак искреннего беспокойства о ней, а не как вероломную попытку бросить ее на произвол судьбы”, — размышлял Скотт.

В ПЛЕНУ У СОЖАЛЕНИЙ

Мы задумались о том, как в самом начале нашего интервью Скотт Миллер говорил о терзавших его посттравматических воспоминаниях: стоило нашему собеседнику увидеть или услышать что-то, что напоминало ему об этой злополучной клиентке, как его захлестывали сожаления о случившемся. Не сдержав свое любопытство, мы поинтересовались у Скотта, почему именно этот случай оставил в его душе настолько глубокий след.

“Если совсем на чистоту, во всей этой ситуации мне до сих пор больше всего не дают покоя две вещи. Во-первых, я терпеть не могу «неуспехи». Ненавижу, когда люди уходят от меня разочарованными. Возможно, это как-то связано с моими проблемами личного характера, которые в свое время и побудили меня выбрать карьеру психотерапевта”, — признался Миллер.

Такие слова не могли оставить нас равнодушными. В конце концов, кто, как не Джеффри Коттлер, посвятил большую часть своей карьеры исследованию личных мотивов, которые приводят людей в нашу непростую профессию. Из-под его пера вышло немало книг, на страницах которых он пытался разобраться в том, как комплекс неполноценности, страх неудачи, нерешенные вопросы, потребность в одобрении, отчаянная жажда близости и поиски личностного смысла побуждают юношей и девушек выбирать тернистый путь психотерапевта. Кто-то может называть этот занимательный побочный эффект даром, а кто-то — проклятием, тем не менее факт остается фактом: рано или поздно каждому из нас неизбежно попадаются клиенты, которые цепляют нас за живое и заставляют посмотреть в глаза своим непроработанным проблемам.

Мы заинтригованно попросили Скотта — если это, конечно, не секрет — рассказать нам о том, какую роль в истории этой терапевтической катастрофы сыграли его личные мотивы. “Я рос средним ребенком в семье, и, возможно, именно поэтому у меня с детства появилась нездоровая тяга угождать окружающим. Я не мог похвастаться ни солидным статусом первенца, на которого возлагались все семейные надежды, ни удобной ролью «младшенького», избалованного безграничной любовью и заботой взрослых. Вместо этого я застрял где-то посередине: ничем не примечательный мальчик, которому нужно было лезть из кожи вон, чтобы привлечь к себе внимание. Я рано пришел к тому, что выделиться на фоне других детей можно было, только проявляя чудеса остроумия, смышлености, услужливости и участия, и мне до сих пор не по себе, если в силу тех или иных обстоятельств мне не удается играть привычную роль и быть хорошим для всех. Можете представить, что я испытал, когда эта раздосадованная девушка принялась названивать мне, чтобы рассказать, какой я мерзавец и что она будет на меня «жаловаться». Это было невыносимо”, — сокрушался наш собеседник.