Терапевтическая катастрофа. Мастера психотерапии рассказывают о самых провальных случаях в своей карьере

“Все просто. Когда состояние клиента достоверно ухудшается во время нашей работы, я расцениваю подобные ситуации как истинные неудачи. Иными словами, если величина отрицательной динамики в контексте наших терапевтических отношений превышает статистическую погрешность, значит, я сделал что-то неправильно, где-то недоработал, и клиент пострадал непосредственно по моей вине”, — с готовностью ответил наш собеседник.

ПОСТТРАВМАТИЧЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Категория “истинных” неудач, которая куда лучше подходила под наше определение терапевтической катастрофы, чем безобидные “неуспехи”, показалась нам гораздо более интересной. Мы решили копнуть глубже и попросить Миллера показать нам конкретный пример такого по-настоящему серьезного промаха из его практики. Перед этим нам захотелось больше узнать о том, чем руководствовался Скотт, выбирая, какую историю рассказать для нашего проекта, и что при этом происходило у него в голове.

“Думаю, несложно догадаться, что случай, о котором я сейчас расскажу, относится ко второму типу. Для начала позвольте мне сделать небольшое лирическое отступление. Пожалуй, у каждого психотерапевта бывают такие ситуации: человек входит в кабинет, и что-то такое в нем — до боли знакомый аромат духов или странное выражение лица — вдруг пробуждает внутри целый вихрь старых воспоминаний. В голове всплывает образ рокового клиента, которого ты уже никогда не забудешь, клиента, который иногда мерещится тебе в толпе случайных прохожих или снится по ночам, укоризненно спрашивая: «Почему ты мне не помог? Почему из-за тебя мне стало только хуже?»” Под впечатлением от такого поэтического вступления мы, едва сдерживая нетерпение, попросили нашего собеседника подробнее рассказать о своих посттравматических воспоминаниях. Что это за клиент, который до сих пор преследует Скотта Миллера в ночных кошмарах?

“Этой женщине было немного за тридцать. Она то ли прочла мою книгу, то ли увидела где-то одну из моих статей, то ли посмотрела демонстрационное видео с моим участием и решила записаться на прием. Случай был не из легких. Какое-то время клиентка с переменным успехом боролась с зависимостью от нескольких разных наркотиков, однако и это было не самое страшное в ее истории. Как оказалось, до меня она ходила к другому терапевту. Не знаю, как так вышло, но вся ее терапия закончилась на том, что она оказалась с этим, с позволения сказать, специалистом в постели. Конечно же, такое предательство просто не могло не добавить еще один слой к психологической травме девушки”, — начал свой рассказ Скотт.

Для начала Миллер договорился с новой клиенткой о еженедельных сессиях, однако по мере того, как в работе стало всплывать все больше травматического материала, они перешли на более частый график встреч. Выяснилось, что предыдущий терапевт был не единственным мужчиной, который воспользовался уязвимым положением девушки. На каком-то этапе клиентка призналась Скотту, что в детстве ее домогался собственный отец, а мать была запойной алкоголичкой, от которой девушка натерпелась немало эмоционального насилия.

Миллер пытался применять в работе с ней свою стандартную систему вмешательств, базирующихся на сильных сторонах личности. Мы попросили нашего собеседника ненадолго отвлечься от повествования и объяснить нашим читателям, незнакомым с его уникальным методом, в чем он заключается.

“Я внимательно присматриваюсь ко всему, что человек приносит с собой ко мне в кабинет. Изучаю его прошлое, культурные особенности, манеру речи, способности и таланты, круг общения, философские представления о том, каким образом в жизни у людей происходят изменения, а потом задействую сильные стороны клиента для того, чтобы помочь ему добиться желаемого результата. Я не выискиваю в людях недостатки, которые нужно исправить, а ищу положительные качества, за которые можно ухватиться. Фактически клиент самостоятельно руководит процессом психотерапии, а я беру на себя роль зрителя — болельщика на трибуне, который в нужный момент восторженно аплодирует его успехам и достижениям”, — пустился в теоретический экскурс Скотт Миллер.

“Чем дольше мы работали с этой клиенткой, тем сложнее и запутаннее становилось ее история, едва ли не на каждой сессии всплывали очередные подробности. При этом ее основные проблемы, с которыми она изначально обратилась ко мне за помощью, никуда не девались. Время шло, а девушка все так же жаловалась на постоянное чувство опустошенности, подавленности и грусти, проблемы в межличностных отношения, склонность к рискованным сексуальным связям и иным формы саморазрушительного поведения, в том числе прием наркотиков. Фактически мы топтались на месте. Насколько я понял с ее слов, клиентка считала, что добиться изменений можно, только добравшись до корня проблемы и устранив ее первопричину. Следуя своему методу, я подчинился ее желанию и принялся копаться в глубинных мотивах, истоках и подоплеках. Только все это было безрезультатно. Девушке легче не становилось”, — продолжал Миллер.

Нас до глубины души поразила эклектическая природа профессионального мировоззрения Скотта. Наш собеседник изъяснялся запутанным и сложным научным языком, активно оперировал эмпирическими исследовательскими категориями, тяготел к прикладным моделям, ориентированным на решение проблемы, заимствовал идеи из нарративной терапии и других конструктивистских течений, но в то же время говорил о “глубинных мотивах, истоках и подоплеках”, как заправский психоаналитик. Мы решили поинтересоваться у Миллера, о чем он думал, когда заметил, что, невзирая на его усилия и старания, состояние клиентки продолжает неумолимо ухудшаться.

“Я осознал, что мои старые идеи здесь не работают. В случае этой девушки мой предыдущий опыт и привычный образ мышления были совершенно бесполезны. Мне виделся единственный выход из ситуации: полностью передать бразды правления клиентке и во всем следовать за ней. Да, пожалуй, это была моя первая мысль”, — ответил Скотт. Эти слова наглядно иллюстрировали сразу две главные отличительные черты профессионального стиля Миллера. С одной стороны, наш собеседник всегда проявлял поразительную участливость и деликатность, позволяя клиенту самостоятельно направлять процесс психотерапии в нужное русло. С другой стороны, оказавшись в тупике, он не боялся применять в работе метод “стратегического перебора”: попробовать один подход, удостовериться в том, что он не работает, вычеркнуть его из списка и пробовать следующий.

“ПОМОЩЬ ЗАЛА”

Осознав и приняв тот факт, что его методы не работают, Миллер, недолго думая, обратился за помощью к своим коллегам. На всякий случай Скотт решил обсудить этот непростой случай сразу с двумя разными супервизорами.

“Первого коллегу я выбрал не случайно. В основном он работал в психодинамическом направлении, а у меня сложилось стойкое впечатление, что клиентку саму ощутимо клонило в психоанализ. Памятуя ее слова о поисках корня проблемы, я точно знал, что мне стоит проконсультироваться с этим человеком, поскольку его теория строилась на том, чтобы докопаться до сути вещей, выяснить, что именно произошло, устранить первопричину ситуации и восстановить адекватное ощущение личных границ. Второй супервизор, к которому я обратился, больше ориентировался на стратегическую семейную терапию. Как вы уже догадались, их точки зрения, мягко говоря, не совпадали. Психоаналитик быстро заключил, что клиентка проявляет классические признаки пограничного расстройства личности, а значит, мне в первую очередь необходимо установить в наших отношениях подобающие границы, а затем постепенно разбираться с ее симптомами через мягкую конфронтацию. Семейный терапевт посоветовал мне придерживаться изначально выбранного курса, продолжать делать акцент на ее ресурсах и сильных сторонах личности, а также, возможно, поработать с нарративами и попытаться скорректировать ее восприятие первоначальной травмы. Дальше мне порекомендовали вытащить ее негативные эмоции наружу и поговорить с клиенткой о том, каким образом можно «дать отпор» травме вместо того, чтобы «идти у нее на поводу» и с головой погружаться в травматические воспоминания”.

У нас закралось нехорошее предчувствие, поскольку история о мытарствах нашего собеседника, отчаявшегося справиться с непростой клиенткой самостоятельно и положившегося на “помощь зала”, звучала до боли знакомо. И действительно, поговорка о том, что одна голова хорошо, а две — лучше, иногда может сыграть с психотерапевтом злую шутку. Так, обратившись с одним и тем же запутанным случаем к полудюжине разных супервизоров, вы можете получить полдюжины разных ответов, и в итоге консультации с коллегами, вместо того чтобы пролить свет на ситуацию, еще больше сбивают вас с толку. Мы приходим на супервизию в надежде получить четкие и единодушные рекомендации о том, как быть, а в результате слышим множество разнообразных теорий и предположений, от которых голова идет кругом. Заранее предчувствуя неладное, мы поинтересовались у Миллера, что произошло после того, как он решил посоветоваться с коллегами.

“Ничего не произошло! Совсем ничего! — вскричал Скотт. — К тому моменту я работал с клиенткой уже практически два года, что было крайне нехарактерно для меня как для человека, заработавшего себе репутацию специалиста по краткосрочной терапии, а в ее поведении все так же ничего не менялось”.

В ПОИСКАХ ОШИБКИ

Вплоть до этого момента у нас складывалось впечатление о том, что Скотт Миллер поступал в этой ситуации исключительно правильно. Нам стало искренне любопытно, в чем же, по мнению нашего собеседника, заключалась его роковая ошибка. Ответ не заставил себя долго ждать. Скотт подчеркнул, что ему не стоило топтаться на одном месте два года, безуспешно пытаясь достучаться до клиентки при помощи одних и тех же приемов. По словам Миллера, как только он осознал, что его привычные подходы и методы здесь не работают, нужно было сразу же попробовать что-то кардинально новое.