Терминатор 1938

Как ухитрился Рыдз-Смиглы сдержать шляхтичей от немедленной мести за доблестный экипаж «Грома» (спасённых не было) это историкам предстоит ещё выяснить, но непреложный факт неспровоцированного нападения Германии на Польшу на море, а затем и на суше, без объявления войны, никем не оспаривался. Но почти двое суток на развёртывание погибшие польские моряки сухопутчикам подарили. Второго сентября, ровно в четыре утра немцы с боями перешли границу и разметав заслоны, танковые колонны вермахта двинулись по загодя намеченным маршрутам, победно «гремя огнём, сверкая блеском стали», а пехота начала «зачистку» территорий…

Но! Отклонения от «генеральной линии» уже пошли (чего стоит на сутки сдвинувшееся начало войны) а далее «расстыковки» только нарастали и множились. Проштудировав сотни томов по «МВ 1939–1945» и держа мельчайшие фактики в памяти киборжьей, могу ответственно заявить, хоть прописью, хоть хэштегом — «этотмиружененаш»…

Начну с любимой, морской темы — оставшийся на Балтике эсминец «Вихрь» и минзаг «Гриф» провели успешную минную постановку и благополучно, без потерь, отбились от авиации противника уже на подходе к базе. Третьего сентября на выставленных «Грифом» минах подорвался крейсер «Лейпциг» и едва не затонул — тевтонам помогло лишь то, что поляки никак не могли помешать спасательной операции, на которую отвлекли значительные силы кригсмарине. Плюс ко всему — близко к побережью немцы боялись подойти в первые дни войны, понагнали тральщиков, два из которых поляки то ли потопили, то ли повредили, тут радио Варшавы и Берлина к единому мнению не пришли…

«Вихрь» и «Гриф» в этой реальности люфтваффе уничтожили пятого и шестого сентября, там же, в Хели. Боевые корабли, прожив на пару и тройку дней дольше, наверняка нанесли куда как бОльший урон врагу.

А подводная лодка «Орёл», ушла в рейд вместе с «Вихрем» и «Грифом» и имела приказ уходить в Великобританию, что и проделала без захватывающих приключений, случившихся в нашей реальности.

Сухопутные силы и авиация дрались пусть и ненамного, но успешнее чем «у нас» — нанося вермахту и люфтваффе поражения на отдельных участках. Но Войско Польское осенью 1939 кровью платило за просчёты высшего политического руководства. Армия «заточенная» на противостояние с Советским Союзом и оттого имевшая в составе большое количество кавалерийских соединений — идеальных для внезапной атаки, глубоких прорывов и «обтекания» узлов сопротивления не вполне годилась для отражения атак механизированных частей вермахта. Тут бы пехотные дивизии, с достаточным числом артиллерии были хороши. Впрочем, годом ранее такие дивизии чехам не особо то и помогли, раздербанили Чехословакию, а Словакия так и вовсе — союзник Германии в этой войне. Но боевой дух шляхтичей высок, всё-таки первый бой, войне завязку дающий, ой как много значит. И, стараясь быть достойными экипажа эсминца «Гром», польские лётчики, кавалеристы, танкисты, пехота, а особенно моряки что на побережье, что на речных флотилиях дрались отчаянно и умело. Так, когда 13 сентября супруга интенданта Стрепетова ждала муженька на вокзале, за день известив телеграммой-молнией о приезде, товарищ Молотов, дедушка известного телеведущего Никонова, свою поздравительную телеграмму товарищу Риббентропу по случаю входа германских войск в Варшаву не отправлял. Вокруг польской столицы шли ожесточённые бои, но окружение только-только намечалось, а германская четвёртая танковая дивизия, как соединение захватившее столичные предместья лихим ударом в сводках обеих сторон не упоминалась, равно как и фамилия её командира, генерала Рейнгардта…

А Гудериан «звучал», да. По берлинскому радио звучал по большей части, но и Лондон, Варшава, Париж отдавали должное «злому гению танковой войны». Занятно, но словосочетание «танковая орда», единожды услышанное у польских пропагандистов, отчего-то не прижилось, похоже, по сию пору шляхтичи считают немчуру культурной нацией, для них Орда — московиты. Ну да ладно, всё равно нет в планах героически отстаивать Варшаву, неспешно выдвигаюсь до Минска, а там видно будет как ловчее придушить «быстроходного Гейнца»…

Жаль покидать «берлогу» запившего интенданта, очень уж радиоприёмник «ёмкий», практически все «голоса» можно слушать. Хоть и 1939 год, но каждый час новая информация: военные сводки, сведения о потерях (врагов дикторы, как обычно, уже по второму-третьему разу уничтожили) прогнозы и мнения экспертов. Ну, почти как российское ТВ первой четверти 21 века, только без картинки…

Однако ж, решил не заморачиваться с нейтрализацией ещё и супруги товарища Стрепетова, мадам Ривы и двух детишек. Не зверь же, в самом деле подвергать невинных людей гипнотическому воздействию. Да какому воздействию — Вольф Мессинг расплакался бы и признал себя жалким неудачником. Но как вспомню Семёна Кузьмича Цвигуна, «поехавшего» после воздействия на психику во время прошлой «командировки», так тошно на душе становится, так муторно. Посему и стараюсь не злоупотреблять сверхспособностями, полученными в результате нелепой, но счастливой случайности. А значит никакой кодировки мадам Стрепетовой с чадами, да ей и не до расспросов будет, приедет злющая с вокзала, наверняка шмоток и фруктов с юга привезёт, а ни машины, ни мужа соскучившегося с букетом, дома лишь тело, перегаром разящее. Найдётся о чём поговорить полковнику и полковнице, тем более дверь в квартиру не закрыл, просто захлопнул. Полагаю, Рива от такого кощунства взбеленится ещё сильнее, чем от отсутствия муженька на вокзале, ведь ещё и ключей нет — скоммуниздил коварный гость связку из трёх штук (один очень заковыристый, явно антивзломный) и выбросил широким жестом в сточную канаву. Да, диалектика, кому замки менять, кому «морду лица»…

Помощник военного коменданта так переживал, так переживал, что не получается специальному корреспонденту любимой газеты обеспечить СВ, только купейные места есть по комсоставовской брони.

— Вот, товарищ военный корреспондент, не побрезгуйте, из буфета, наисвежайшие!

— О! Отличные пирожные! Только, капитан, мы ж военные люди, давай по соточке да под бутерброды!

Вояка побежал распорядиться насчёт закуски и «графинчика со льдом». Эх, Расея моя, Расея — даже к внушению не пришлось прибегать, предъявил ксиву спецкора «Красной звезды», выданную и подписанную лично Ортенбергом во время эпического визита в редакцию. Главред, свято уверенный, что помогает сотруднику военной разведки подмахнул докУмент также без «воздействия», спросил только на какие имя-фамилию выписать. Обозвался незатейливо — Яшкин Иван Степанович, Ортенберг только хмыкнул многозначительно-понимающе…

Говорят: Сталин, Сталин — порядок, строгость. Но чем больше обретаюсь в СССР 1938–1939, тем больше убеждаюсь в гении и железных нервах афериста Павленко, создавшего при грозных товарищах Сталине и Берии липовую военную строительную часть и более десяти лет благоденствовавшего. Вот и я сейчас — зашёл в отдел военных перевозок с важной мордой, представился и билет до Минска потребовал. И прокатило! Даже на удостоверение редакционное не смотрел «железнодорожный капитан», просто не придёт в голову ему, что у кого-то хватит наглости так поступить…

— Всё оформлено в лучшем виде, товарищ военкор!

— Ого! Солидно! Только злоупотреблять не будем, так, чисто символически. Эх, как мы после разгрома япошек с Дмитрий Григорьичем нарезались. До сих пор воротит от спиртного, но по соточке можно, по соточке — святое дело.

— С самим товарищем Павловым выпивали, — непритворно восхитился комендач, — это ж надо!

— С ним. Состоял в группе прикомандированных, репортажи писал, конечно, под разными псевдонимами, чтоб вражеская агентуру запутать. Ну и дела специфические решать приходилось, не без этого. А теперь как в песне: «дан приказ ему на запад»! Европу идём освобождать! Такие дела, капитан.

Вагон-ресторан в поезде работал круглосуточно и шпионам всех мастей и рангов, от абвера до парагвайской разведки, абсолютно ничего не надо изобретать, — сиди скромно в уголочке, употребляй из графинчика для конспирации, поддакивай и слушай, слушай, слушай.

— Михаил Прокофьевич так и сказал, мол или грудь в крестах, или голова в кустах, — рубил воздух зажатой в кулаке вилкой здоровенный красномордый полковник, обращаясь к скромному флотскому лейтенанту, — вертись как хочешь, лейтенант, но чтоб завтра же к утру план приготовил.

— Невозможно, товарищ полковник, решительно невозможно. Все сведения по дислокации двухнедельной давности, ещё довоенные. По прибытии в штаб округа сразу же…

— Забудь, — бесцеремонно перебил старший по званию, — забудь слово невозможно и про штаб округа тоже забудь! Думаешь, там кто остался? Все в войсках! Мозгуй сам! Ты и моряк и поляк, тебе и карты в руки!

— Какой я поляк, — искренне возмутился лейтенант, — семьдесят лет как ссыльно-каторжные в Сибири.

— Но язык то знаешь!

— От бабушки, как родителей колчаковцы расстреляли, она воспитывала.

— Ну да, ну да, — показушно опечалился полковник, — читал твою биографию. Дядя герой Гражданской, командир партизанской армии, родители жизни не пожалели в борьбе за правое дело. Не посрами честь фамилии, пан Вайда. Да шучу, Виктор, шучу. Хотя на вид ты чистый пан, да и шпрехаешь по ихнему складно. А мама какой нации?

— Мама из сибирячек, то есть русская, конечно, с Ангары.

— Вооот! С великих сибирских рек родители — Енисей да Ангара, что тебя какая-то Припять! И найдёшь корабли пилсудчиков и уговоришь, чтоб дурака не валяли, сохранили свои лоханки.