Терминатор 1938

Ого, наткнулся во вчерашней газете «Сегодня» (смешно) на информашку про «Вильгельм Густлофф». Лайнер, некогда утопленный Маринеско с тысячами вояк и мирных беженцев, отстаивается в Данциге и используется как госпитальное судно. Не опередить ли «боевого румына», ведь с моими кондициями есть масса вариантов: «забить баки» всем пираньям Бушкова, взрывчатки натаскать и подорвать корабль, или же просто, — захватить, вывести в море и там притопить вместе с подводниками. Чёрт, туплю, ведомству Деница «Густлофф» отойдёт через полтора года, а пока там раненые, в том числе и поляки, это ж и в прежней реальности приключилось, пиарились так фашистюги, рыцарство демонстрировали на первом этапе мировой войны, да вот и в «Сегодня» про госпиталь на воде и польских офицеров на «Густлоффе» написано. А чего я та туплю? А всё просто, товарищ попаданец — очень уж интересная дама прошествовала, изящно колыхая божественной задницей. Чёрт! А ведь месяц, считай без женской ласки, вот и «горят предохранители».

В женщине что главное — походка! И вовсе не «мэрлинистое» нарочитое, показушное жоповиляние, нет! Но! Когда мужчина «заводится» на идущую женщину, даже лица её не видя, это из глубины веков и эпох зов, от самых от ранешних пращуров сигнал подаётся, в ДНК зашифрованный! Значит, понравилась тебе самка (пардон, дама, конечно же, дама) и готов ты всю жизнь бежать с ней бок о бок, в одном направлении и от пещерного медведя и за пятнистой антилопой. Да. Бежать и потомках на ходу делать и на закорки подсаживать. Вот такая нехитрая философия выработалась, когда в 21 веке начали дамочки морду лица и форму губ да сись регулировать. Все какие-то стандартные куклы, а если ещё пластический хирург рукожоп оказался. В общем — выбирайте даму по походке, походка не обманет!

Спешно расплатившись, ворох газет оставив на столе, как и пирожные, ни разочка не надкусанные (вот бы тов. Зощенко оттоптался) выдвинулся за прекрасной незнакомкой, определив через стекло, что дама примерно 165 см ростом, скромно одета, а зонтик недавно был в починке — узрил оком всевидящим спицу, примотанную аккуратно проволочкой.

Минут семь следовал за барышней, отметив что хороша собой, как раз «на меня», что работает скорее всего машинисткой — глаза усталые, печатает поди часами, что шатенка, что наверняка не обедала — чуть дольше чем следует задерживает взгляд на кондитерских изделиях выставленных на витрине, да и на жарящиеся под навесом колбаски глянула не без интереса. Зашла в «Клуб Крестьянского Союза», но не похоже, что политикой интересуется, там как раз выставка местных художников, судя по афише. Предчувствия меня не обманули — «объект» от гардероба двинулся к картинам, минуя буфет и стенд с газетами, вокруг которого кучковалась молодёжь, яро ругающая коммунистов. Из пальто достал блокнот, переложил во внутренний карман пиджака, намеренно засветив перед сопляками кобуру — политизированные юнцы всех незнакомцев, в Риге появившихся в последние недели, а город то не такой и большой, триста пятьдесят тысяч всего, числят за агентов Коминтерна. Но именно сейчас мордобой категорически неприемлем, лучше авансом озадачить «боевых пейзан» из «Крестьянского братства», пусть бурчат тихонечко за спиной, но не выёживаются, не портят момент знакомства…

Ни секунды не сомневался — незнакомка из русских, из белоэмигрантов, типаж абсолютно не прибалтийский. Начал клинья бить на языке Пушкина и не ошибся.

— Здравствуйте, я недавно в Риге и местных мастеров не знаю, не проведёте небольшую ознакомительную экскурсию? С меня кофе и марципаны. И, конечно, простите за бестактность. Но тут вы единственная, кто у картин, не у газет, не к кому больше обратиться. Ещё раз простите — Александр. Александр Владимирович Новиков, художник-график.

Шатенка сначала хмуро-недружелюбно выслушала бестолковый спич нечаянного кавалера, но в конце улыбнулась с некоей даже симпатией (есть! есть искра!) и ответствовала.

— Самойленко, Ирина Владимировна Самойленко. Тоже немножко художник, здесь две мои работы.

— Подождите! Сейчас угадаю, посмотрю на ваше лицо и по ауре вычислю шедевры!

Ирина с недоумением, а потом и с интересом наблюдала за манипуляциями странного персонажа, то ей в глаза смотревшего, то на картины. До полотен от пяти до четырнадцати метров, на большинстве картин есть подписи авторов, с абсолютным зрением определить творения мадам (да, есть колечко обручальное, перчатки сняла как специально, чтоб отстал назойливый ухажёр) Самойленко раз плюнуть. Но! Есть нюансы! Могут быть картины зашифрованы непонятным тарабарским автографом, творческие люди они такие, или девичью фамилию ставят многие.

— Вот, девочка на лодке и рядом пейзаж, это ваше.

— Вы шпион?

— Что? А, то есть угадал? У меня просто зрение хорошее, а на тех картинах инициалы: «И. С.». И завиток такой, словно хвост у белки.

— Угадали.

— Ей Богу не шпион! Поверьте, Ирина! Впервые вас увидел четверть часа тому.

— Четверть часа?

— Ага. Кафе, кофе, газеты. Тут вы прошествовали по тротуару, бросил газеты, кофе, пирожные и следом. По ходу решил притвориться живописцем, простите.

— Это что же — любовь с первого взгляда?

— Выходит так. Она.

— Как романтично, гимназия сразу вспомнилась…

— Смейтесь-смейтесь, а знаете, как мне тяжело было решиться подойти. Словно из самолёта с парашютом прыгнуть. Да что там с парашютом, — с зонтиком!

— И много раз прыгали?

— Ни разу! Друзья звали в аэроклуб, подначивали, но не спешил, побаивался. А потом пришлось уехать, не до прыжков. Или ваш вопрос не совсем про парашютный спорт, простите, резко поглупел за последний час…

Художница расхохоталась так задорно и искренне, что актив «Крестьянского союза» начал зло коситься. Тут Родина в опасности, а непонятный субъект пользуется моментом, их девочек клеит. Ах, хороша чертовка! Хороша, Ирэн свет Володимировна! Жаль, замужем. Хотя, есть стойкое ощущение, давно у мадам Самойленко мужика не было, наличествуют косвенные признаки, знаете ли.

Увы, отобедать с соотечественником Ирина отказалась — на службу опаздывать нельзя, и так спешит, времени в обрез. Трудится чертёжницей в архитектурной мастерской, нет провожать не надо. Очень, очень поздно работу заканчивает, а как раз сегодня необходимо задержаться, совсем допоздна засидится. Нет, встречать-провожать не нужно, и знаки внимания оказывать, Рига город маленький…

— До свидания, Ирина Владимировна. Знайте — думаю о вас. А дабы не считали за афериста, а немножко за коллегу — позвольте небольшой художественный презент.

Достал блокнот и за полминуты изобразил очаровательную и лукавую барышню, вот-вот готовую расхохотаться в лёгком таком пин-ап стиле. Схематично, конечно, времени то нет совсем, даже киборг не вывезет, да и со сверхскорости кистью карандаш гонять — подозрительно.

— Здорово, — восхитилась Ирина, — видела такое в американских журналах, вы, Александр, действительно художник, тут не соврали.

— Да я вообще никогда не вру, — приложился губами к пальчикам женщины, ого какие руки холоднючие, мёрзнет поди, — портрет ваш, Ирина Владимировна будет готов в три дня. Найду, непременно найду способ вручить, не привлекая внимания начальства и сослуживцев, не переживайте.

— Спасибо, побудьте у картин, не провожайте, пожалуйста.

— Как скажете, но думать о вас не запретите.

Улыбка была наградой за сдержанность. Похоже в клубе, где и политиканы ихудожники, и вон даже музыканты потащились с инструментами есть знакомцы госпожи Самойленко. Настучат ещё мужу. Хотя, прям вопиет чуйка — что-то с супругом неладное, или в разбеге или в тюрьме. Ну, так родственникам мужа настучат, тяжело женщине в 20 веке блюсти репутацию, не наступила ещё эра всеобщего пофигизма.

Краем глаза отследил, делая вид что любуюсь шедеврами, как любимая женщина попаданца-иновременца покидает «Клуб Крестьянского Союза». Похоже, два варианта столь решительного бегства дамы вырисовываются, — пальтишко невзрачное, как бы даже и без подклада изнутри, галантный кавалер, подавая пальтецо, враз сие просчитает. А сырость на улице и ветер холодный, эх. Ну и второе — мордатый вьюнош лет двадцати-двадцати двух, по прикиду судя, богатенький мажорчик, очень уж показушно расшаркался перед Ириной, та кивнула вежливо, но напряжённо. Напряжённо.