Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:
И вдруг увидел средь листвы сплошной — Горят глаза, как свечи в час ночной. Уставил ворон свой кровавый зрак, Сам густо-черный, как кромешный мрак. Верблюдицей сгорбатясь, важен, тих, Одетый в траур, как святой Салих. Сидел провидец-ворон на суку, Как драгоценный камень на шелку. Меджнун сказал: «Скиталец и собрат, У нас сердца в единый
бьются лад» [26] .
Низами Гянджеви, «Лейли и Меджнун»

26

Пер. Т. Стрешневой.

Корделию всегда удивляла лондонская погода. Несмотря на облака и даже снегопад, небо здесь бывало таким светлым, а дневной свет – таким ярким, что ей буквально слепило глаза. Она сидела в пролетке рядом с Алистером, смотрела в окно на молочно-белое небо и, щурясь, пыталась представить себе синий небосвод и прозрачный воздух Парижа. Воспоминания о времени, проведенном во Франции, уже казались ей далекими и неправдоподобными, словно были сном.

Они молчали, пока кучер лавировал среди потока экипажей, заполнивших Стрэнд. Еще год назад брат засыпал бы ее вопросами. Сейчас он не проявлял ни малейших признаков нетерпения и просто ждал, когда сестра заговорит.

– Алистер, – произнесла она, когда кэб выехал на Трафальгарскую площадь. Справа и слева тянулись величественные здания из портлендского камня с нарядными колоннами. – Насколько я понимаю, это Магнус дал тебе знать, что нужно приехать за мной в Институт?

Алистер окинул ее неодобрительным взглядом.

– Корделия, надень перчатки, холодно. Да, Магнус сообщил мне, что ты прибыла из Парижа через Портал. Он сказал, что ты показалась ему уставшей после поездки и что ты, скорее всего, захочешь, чтобы тебя забрали.

Забрали, – пробормотала Корделия. – Как багаж. Кстати, перчаток у меня с собой нет. Наверное, я забыла их в гостинице.

С нарочито тяжким вздохом Алистер снял свои перчатки и начал надевать их ей на руки. Выглядело это смешно, потому что перчатки были ей велики, но они были толстыми и еще хранили тепло его рук. Корделия с довольным видом пошевелила пальцами.

– Я был озадачен, – продолжал Алистер. – Я думал, ты предпочтешь вернуться в свой дом на Керзон-стрит. Возможно, ты помнишь, где это? Тот дом, в котором ты жила с Джеймсом Эрондейлом? Ну, твоим мужем?

Корделия смотрела в окно. Кареты, омнибусы и автомобили со скоростью улитки ползли под огромной аркой – это был памятник в честь какого-то события, но она не помнила, какого именно [27] . Кучер, сидевший наверху, над пассажирами, вслух жаловался на дорожное движение.

– Я беспокоилась за Maman, – объяснила она. – Мне не следовало уезжать из Лондона в такое время, ведь может случиться все что угодно. Я хотела тебе сказать… я собираюсь остаться на Корнуолл-гарденс до рождения ребенка.

27

Арка Адмиралтейства была построена по заказу Эдуарда VII с целью увековечивания памяти его матери, королевы Виктории.

– Твоя преданность семье заслуживает восхищения, – сухо произнес Алистер. – Я уверен, это похвальное намерение никак не связано с бегством в Париж в компании

парабатая твоего супруга.

Корделия вздохнула.

– У меня были на это свои причины, Алистер.

– Не сомневаюсь, – ответил он, и она снова удивилась. – Но мне хотелось бы услышать их от тебя. Ты влюблена в Мэтью?

– Я не знаю, – сказала Корделия. Разумеется, она размышляла об этом, и не раз; просто ей не хотелось сейчас делиться своими мыслями с Алистером.

– Значит, ты влюблена в Джеймса?

– Ну… Мы все-таки с ним женаты.

– Вообще-то, это не ответ, – скривился Алистер. – Должен признаться, Джеймс мне не нравится, – добавил он, – но, с другой стороны, я не большой поклонник Мэтью. Так что теперь я, можно сказать, разрываюсь.

– Вижу, ты попал в безвыходную ситуацию, – строго произнесла Корделия. – Не могу представить, как ты находишь в себе силы жить дальше.

Она сделала пренебрежительный жест, но эффект был испорчен хохотом Алистера.

– Извини, – выговорил он, давясь от смеха. – Но эти перчатки просто ужасно велики тебе.

Корделия фыркнула.

– Так вот, насчет Джеймса…

– С каких это пор в нашей семье принято обсуждать личную жизнь друг друга? – перебила она брата. – Может быть, лучше побеседуем о Чарльзе?

– Я предпочел бы обойтись без этого. Чарльз почти выздоровел, жить он будет, а остальное меня мало интересует, – ответил Алистер. – Более того, припоминаю моменты, когда и вопрос его выживания переставал быть для меня актуальным. Он постоянно требовал, чтобы я поправлял ему подушки. «А теперь подушку для ног, Алистер», – передразнил он скрипучим голосом, который, откровенно говоря, не имел ничего общего с тоном Чарльза. Брат совершенно не умел копировать людей.

– Я бы не отказалась от подушки для ног, – заметила Корделия. – Звучит заманчиво.

– Ты сейчас не в себе, поэтому я сделаю вид, что не слышал твою болтовню, – отрезал Алистер. – Послушай, тебе вовсе не обязательно обсуждать со мной свои чувства к Джеймсу, Мэтью или кому-либо еще из гарема мужчин, которым ты себя окружила. Я просто хотел узнать, какое у тебя сейчас настроение.

– Нет, ты хотел узнать, не нанес ли мне кто-нибудь из них ужасного, неслыханного оскорбления, чтобы получить предлог с бранью носиться за этим человеком, размахивая оружием, – мрачно сказала Корделия.

– Возможно, меня интересует и то и другое, – хмыкнул он.

Наконец они выбрались на более или менее свободную улицу; кэб, стуча колесами, ехал по Найтсбриджу, мимо сиявшего огнями универсального магазина «Хэрродс», украшенного к Рождеству. По тротуарам сновали мальчишки-разносчики, торговавшие каштанами и горячими пирогами.

– Я действительно беспокоилась за Maman, – произнесла Корделия.

Выражение лица Алистера смягчилось.

– У Maman все в порядке, Лейли, только она быстро устает и много спит. А когда не спит, думает об отце и страдает. Мне кажется, это горе отнимает у нее силы, а не ребенок.

– Она сердится на меня? – вырвалось у Корделии.

– За то, что ты уехала в Париж? Нисколько. Она прочитала твою записку вполне спокойно; честно говоря, я этого не ожидал. Я думал, она расстроится. Maman сказала, что, если мечты ведут тебя в Париж, она рада за тебя. Не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь говорил нечто подобное мне перед отъездом за границу, – съязвил он. – Быть старшим ребенком в семье – сущее проклятие.

Корделия вздохнула.

Поделиться с друзьями: