Терновая цепь

– Почему ты все время в разговорах со мной упоминаешь Томаса? – спросил Алистер. Они проезжали мимо белых террасных домов; над дверями уже были вывешены веночки из остролиста. Райза решила ехать кружным путем, чтобы избежать пробок, неизбежных в преддверии Рождества возле универсальных магазинов Найтсбриджа.

Корделия молча взглянула на брата.

– Томаса Лайтвуда, – пояснил он, поправляя шарф.

– Я поняла, что ты имеешь в виду не Томаса Бекета, – усмехнулась Корделия. – А упоминаю я его потому, что я не совсем уж глупа, Алистер. Я помню, как ты внезапно появился в Институте как раз в тот момент, когда его арестовали, и заявил, что он не виновен в убийствах. Якобы ты был твердо уверен в этом потому, что тайно следовал за ним несколько ночей подряд.

– Вижу, ты хорошо осведомлена, – буркнул Алистер.

– Мне рассказал Мэтью. – Она протянула руку и прикоснулась к щеке брата. – Нет ничего постыдного в том, чтобы волноваться о судьбе и благополучии другого человека, Алистер. Даже если ты ничего не получаешь взамен.

– «Рана – это место, через которое в вас входит свет», – произнес Алистер. Это была ее любимая цитата Руми. Корделия быстро отвернулась и сделала вид, будто смотрит в окно.

Она приказала себе держаться как взрослая женщина, не плакать, несмотря на доброту Алистера. Девушка невидящим взглядом смотрела на оживленную Пикадилли, на торговцев, везущих тележки с венками из остролиста и плюща и деревянными игрушками. Мимо проезжали омнибусы, разрисованные рекламами бисквитов в жестяных банках и рождественских хлопушек с сюрпризами.

– Ты ведь не против сейчас встретиться с Джеймсом, а? – спросил Алистер. – Или тебе будет неприятно видеть его?

Корделия потеребила кружевную отделку на юбке. Она надела бледно-лиловое платье, которое купила ей мать летом, когда они переехали в Лондон; на нем было слишком много рюшечек и оборочек. Кроме этого платья, из ее вещей в доме матери были только элегантные наряды из Парижа, но, когда Корделия открыла свой чемодан и прикоснулась к шелковым и бархатным тканям, тщательно переложенным тонкой оберточной бумагой, на нее нахлынула печаль. Воспоминания о днях, проведенных в Париже, были омрачены тенью – так темнеют пейзажи и лица на старых фотографиях.

– Я оставила его, Алистер, – сказала она. – А не наоборот.

– Я знаю, – кивнул он, – но иногда мы оставляем любимых, чтобы защитить себя, верно? А не потому, что хотим быть одни. Конечно, возможен и другой вариант, – добавил он. – Возможно, ты влюблена в Мэтью, и в этом случае лучше скажи мне об этом сейчас, чтобы не преподносить мне этот сюрприз потом. Я морально подготовился к этому сообщению и думаю, что смогу выдержать.

Корделия поморщилась.

– Я же сказала тебе, – ответила она. – Я пока не разобралась в своих чувствах…

Карета резко остановилась. Она и не заметила, как они пересекли парк и переехали Трафальгарскую площадь; оказалось, что они уже прибыли на место. Когда Корделия и Алистер вышли, Райза сказала, что будет ждать их за углом, на Чансери-лейн, где движение было не таким интенсивным.

В общем зале таверны, как обычно, было шумно. Просторное помещение с высокими потолками было набито народом, и когда Корделия с Алистером появились на пороге, из дальнего угла донесся приветственный крик Пиклза, водяного, обитавшего в чане с джином. Алистер заметно удивился, когда хозяин заведения, Эрни, назвал Корделию по имени. Корделия почувствовала гордость; она всегда была довольна собой, если удавалось удивить брата, хотя они уже давно не были детьми.

Она повела Алистера к лестнице, расположенной в глубине зала. По пути они встретили Полли, которая несла над головой тяжелый поднос с напитками.

– Все ваши «Разбойники» уже наверху, – сообщила официантка и уставилась на Алистера, вытаращив глаза. – Ух ты, оказывается, Сумеречные охотники до сих пор прятали своих самых красивых мужчин. А как тебя зовут, солнышко?

Алистер был настолько шокирован, что против обыкновения не сказал никакой колкости в ответ. Он молча позволил Корделии увести себя к лестнице.

– Что это было… она что, действительно…

– Не волнуйся, – улыбнулась Корделия. – Я буду смотреть в оба, чтобы она не вздумала покуситься на твою добродетель.

Брат надулся. Они поднялись по лестнице и остановились перед знакомой дверью, на которой была вырезана надпись: «Важно не то, как человек умирает, а то, как он живет. С. Дж.».

Алистер прочел изречение Сэмюэла Джонсона не без интереса. Корделия ткнула его пальцем в бок.

– Мне нужно, чтобы ты вел себя прилично, – сурово произнесла она. – Я не желаю выслушивать замечания насчет убогой мебели и отбитого носа у бюста Аполлона.

Алистер приподнял бровь.

– Убожество обстановки меня мало волнует, – высокомерно ответил он, – мне тяжело терпеть убожество окружающих.

Корделия издала возглас досады.

– Ты невозможен, – процедила она и толкнула дверь.

В маленькой гостиной яблоку негде было упасть. Видимо, Корделия и ее брат приехали последними. Она увидела не только Джеймса, Мэтью, Томаса и Кристофера, но и Люси с Джессом, Анну и даже Ариадну Бриджсток. Из соседней спальни притащили кое-какую мебель, и места хватило всем, если считать местом подоконник, на котором примостилась Люси, но было довольно тесно. Джеймс и Мэтью сидели на некотором отдалении друг от друга, но Корделия решила не огорчаться по этому поводу. Было достаточно и того, что они оба пришли и не пытались испепелить друг друга взглядом.

Раздался хор приветственных голосов. Томас поднялся с подлокотника кресла Анны и двинулся им навстречу. Его карие глаза сверкали.

– Ты пришел, – заговорил он, глядя на Алистера.

– Меня пригласили, – пожал плечами Алистер. – Это благодаря тебе?

– Нет, – возразил Томас. – Ну, то есть я хочу сказать, что ты же сейчас владелец Кортаны – мы не можем без тебя обойтись, и к тому же ты брат Корделии, и было бы странно, если бы мы не позвали тебя…

Корделия решила, что ей не обязательно присутствовать при этом разговоре. Она неловко улыбнулась Люси, которая тоже неловко улыбнулась в ответ, и подошла к дивану, где для нее оставили свободное место. На диване сидела Ариадна.

– Я слышала, ты была в Париже, – заговорила Ариадна. Корделии показалось, что она изменилась, хотя не могла пока понять, в чем дело. – Я всегда хотела посетить Париж. Говорят, это чудесный город.

– Париж – замечательное место, – подтвердила Корделия. Она не кривила душой – Париж действительно показался ей замечательным. В том, что там произошло, была виновата только она.

Она перехватила взгляд Мэтью. Он улыбнулся, но его лицо было печальным. У Корделии сжалось сердце, когда она внимательнее взглянула на него. Он выглядел ужасно – по крайней мере, по сравнению с тем, как он одевался обычно. Жилет по цвету не сочетался с пиджаком, на ботинке развязался шнурок, волосы были взлохмачены. Для человека, который всегда так тщательно следил за своей внешностью, это было все равно что появиться на вечере с окровавленным кинжалом, торчащим в груди.

В голове у нее теснились неприятные мысли: неужели он пьян? Уже успел набраться с утра? В Париже он хотя бы притворялся трезвым; здесь же он не счел нужным даже причесаться. Корделия не могла понять, что это означает. По крайней мере он пришел, подумала она.

Что же до Джеймса… он выглядел как всегда. Одежда и волосы в порядке, полное спокойствие, «маска» на месте. Он не смотрел на нее, но Корделия теперь достаточно хорошо его знала и заметила, что он напряжен. В отличие от Мэтью, он не демонстрировал свои страдания – а может быть, он их и не испытывал?