Терновый Оплот

— Ей девять, однако, так как она маленькая и худая, ей нельзя дать больше шести или семи. Волосы каштановые, глаза — карие. В ней течет кровь эльфов. Так что уши девочки слегка заострены, глаза большие, а уголки их слегка приподняты, пальцы — маленькие и тонкие.

Даг пожалел о последних словах, как только они слетели с губ. Ему не хотелось привлекать слишком много внимания к рукам девушки. Из-за слишком ценного кольца, которое она носила.

— Моя сестра, — поспешно добавил он. — Есть ли какие-то сведения о ней?

— Я отправил её в Терновый Оплот, как вы приказали. Неужели, она так и не пришла?

Даг решил, что этот вопрос лучше оставить без ответа.

— Я желаю, чтобы женщина и девочка были найдены и вернулись ко мне. Найди способ опередить остальных рыцарей. Ясно?

Подняв два пальца ко лбу, рыцарь отдал древнее приветствие.

— Я обещал чтить детей рода Самулара. Все будет сделано так, как вы велите.

С отвращением покачав головой, Даг снял заклинание. Лицо сира Гарета покинуло сферу — но не раньше, чем Даг удовлетворенно уловил проблеск боли, вызванный снятием заклятия.

Он презирал старого рыцаря. Он ненавидел всех паладинов, а в особенности тех, кто, как и его собственный отец, принимал обеты рыцарей Самулара. Однако, этот человек просто исказил их. Сир Гарет Кормариль некогда был могучим рыцарем, другом и боевым товарищем отца. Однажды, он спас Хронульфу жизнь, получив рану, которая повредила его ведущую руку, таким образом покончив с его воинской карьерой. Но была в этом человеке слабость — воли и сердца. Её Даг презирал особенно. Сам он смог одержать победу над физическими недостатками — так почему другой должен видеть в этом повод отказаться от всего, чем когда-то был?

Но сир Гарет сделал именно это. Он стал жертвой хитроумных ловушек Малхора, злоупотребляя своей новой ролью казначея ордена, когда его младший брат, бродяга и игрок, столкнулся с домами развлечений, принадлежащими Жентариму. Малхор взял на себя долги молодого лорда, и Гарет спокойно «заимствовал» деньги, чтобы расплатиться со жрецом жентов, не желая рисковать личным или семейным бесчестьем. Это и стало началом. Облегчило покупку души рыцаря.

Дага поражало, что сир Гарет, похоже, не понимал этого.

Даг сам выбрал, кем ему быть. Он обладал великой силой, дарованной безумным богом, и знавал такие пути, что и не привиделись бы человеку, подобному сиру Гарету. И он желал получить много больше, используя те же методы. А если придется, и что-то похуже. Он сам выбирал, что ему делать. Он признавал, кем стал. В этом была предельная честность, которую сир Гарет не мог ни понять, ни повторить.

Когда Даг спрятал сферу, губ его коснулась ироническая улыбка. Он заметил, что, по крайней мере, в этом вопросе, обладал добродетельностью большей, чем человек, которого восхваляли, как одного из величайших рыцарей Тира.

* * * * *

Для Бронвин, три дня, потребовавшиеся на возвращение, прошли слишком быстро. Она много времени проводила с маленькой Карой, отвечая на бесконечные вопросы девочки. Та проявляла удивительное любопытство по поводу окружающего мира, и, пока она слушала рассказы Бронвин, на маленьком её личике отражалась тоска по далеким местам.

Однако, Каре было, чем занять свое время. Она играла с пятью дворфскими детьми, прекрасно чувствуя себя в драках и склоках с гораздо более сильными и коренастыми дворфами. Эбенайзер также проявлял к девушке интерес, а потому часами мог рассказывать ей истории о своих приключениях, отвечая на вопросы. Он даже вырезал Каре игрушку, маленькую деревянную куклу со слегка заостренными ушками. Руки и ноги куклы были прикреплены к нитям, чтобы та могла двигаться. Бронвин, которая поймала его за сшиванием одежды из кусочков парусины, прокомментировала тонкость работы, и сразу же пожалела об этом. Дворф дал ей множество советов на счет положения её собственных дел, используя для этого языковые конструкции, которые почти, но не полностью, скрывали его смущение от того, что кто-то застал его с размякшим сердцем и выполняющим женскую работу.

К своему удивлению, Бронвин поймала себя на том, что любит проводить время с Карой. У неё никогда прежде не было опыта обращения с детьми, даже когда сама она была ребенком, но сейчас женщина наслаждалась любопытством девочки, одобряла её упрямство и восхищалась её силой. К тому времени, когда показались острова, охранявшие вход в гавань Глубоководья, Бронвин решила, что если у неё когда-либо будет дочь, она будет более чем счастлива, если та будет похожей на Кару.

Но у Кары была семья. Отец, который почти наверняка был родственником Бронвин. Желание найти его, ради них обоих, поднималось в Бронвин, словно нараставшая лихорадка. Девочка помнила своего отца лишь как «Дуна», а описание, которое она дала, было тем, чего можно было бы ожидать от восьмилетнего ребенка-полуэльфа. Он был взрослым. У него темные волосы. Он большой. Не слишком много информации для поисков.

Каре многое удалось рассказать о человеке, укравшем её из единственного дома, который она когда-либо знала. У него был меч, которым он убил обоих приемных родителей. Он был высоким мужчиной со светлыми волосами. Ехал на белом коне и носил белую тунику с синим рисунком. По просьбе Бронвин, Кара попыталась набросать его портрет, однако, детские каракули были весьма далеки от идеала. Они долго ехали, а потом остановились у красивого дома. После этого, девочка ничего не помнила. Она заснула, а проснулась в трюме этого корабля. Голова болела, а живот был совершенно пуст. Бронвин, которая слушала этот рассказ с нарастающей яростью, поняла, что ребенок находился под действием наркотика. Она пообещала найти совершившего это деяние и убедиться, что он больше не отправит детей в ту жизнь, которую пережила она сама.

Наконец, Нарвал миновал самый южный вход в гавань, проплывая мимо маяка, известного как Восточная Факельная Башня: высокий тонкий конус из белого гранита, вершина которого пылала, соответствуя названию. Бронвин предпочла бы отплыть к северному входу, потому что плата за доки там была ниже, и, к тому же, она оказалась бы гораздо ближе к магазину, но капитан Орвиг категорически отказался подходить ближе, чем на длину выстрела к месту, которое звалось Башней Страданий Контрабандистов. Пара маленьких лодок встретила их у загороженного цепью входа, и женщина, одетая в черную с золотом форму дозора, запросила разрешения подняться на борт. При этом, капитан-огр усмехнулся и начал поглаживать свою саблю. Однако прежде, чем он успел заговорить, Бронвин схватила его за руку и кивнула на воду, расстилавшуюся позади лодок. Орвиг проследил за её взглядом, и в маленьких красных глазках вспыхнуло удивление. То там, то тут над поверхностью воды возникали человеческие головы, а вокруг корабля кружили темные, едва различимые под поверхностью, человеческие формы. Русалки, если понадобится, готовы прийти на помощь чиновникам. Орвиг ценил свой корабль слишком высоко. Он не мог рисковать тем, чтобы тот пошел на дно.

— Разрешить подняться на борт, — прорычал он.

Бросив на Бронвин взгляд, как бы говоривший, что вопрос этот теперь её проблема, он ушел. Бронвин подготовила журналы, в которых описывался их груз, и от имени Орвига выплатила налог, воспользовавшись некоторым количеством монет, взятых с корабля работорговцев. Она написала расписку для уплаты за доки, обязуясь доставить платеж управителю гавани в течение трех дней. Цепь опустили, и Нарвалу было дозволено войти в гавань. Ради капитана Орвига — огру было явно не комфортно находиться в этом порту — Бронвин потребовала разрешения причалить у первого же доступного дока.

Меньше, чем за час, пассажиры высадились на небольшой, покрытый ракушками пирс неподалеку от улицы Сидра. Нарвал рванул прочь с такой поспешностью, что последний дворф выпрыгивал с корабля уже на ходу. Он с громким всплеском погрузился в воду и, словно топор, пошел ко дну. Четырем русалкам удалось вытащить его на берег, однако когда задача, наконец, была выполнена, все они выглядели заметно более уставшими. Ухмылявшийся работник доков бросил вниз веревку. Довольные тем, что могут быть полезными, дюжина представителей клана Каменная Шахта схватились за канат и с удовольствием потащили его на себя, из-за чего их бедный сородич вылетел из воды и пронесся вдоль берега на собственном животе.