Территория Альфы

Её присутствие в этом мире с самого начала сопровождалось восторгом окружающих. Она не напрягала. Но всегда была заметной. Друзья, у которых подрастали сыновья примерно её возраста, в шутку называли нашу девочку своей невесткой. В этом я видел особое благосклонное отношение к ней.

В общем, была нарасхват. И уже избалована этим обстоятельством.

Как-то ночью она разбудила нас с Тамарой. Стояла заплаканная.

– Что случилось, детка? – Тамара обняла её.

– Мне приснился кошмар.

– Какой?

– Я хотела выйти замуж, но папа не разрешил.

– Какой замуж? Тебе всего четыре года? – что я мог на это ответить.

– Но я же невеста! А ты не разрешил, – она закрыла глаза ладошками и заплакала.

– Нет, но просто рано ещё тебе замуж. Потому, наверное, и не разрешил.

– Но так надо было… Так надо… А ты…

Тамара успокоила её, объяснила, что это только сон. И они взяли с меня слово, что я так поступать никогда не буду. Других вариантов успокоить ребёнка не нашлось.

И я пообещал, что и на самом деле так поступать не буду.

Тоненькая, длинная, худая, с копной рыжеватых, как у моей матери, волос – она была похожа на Маугли. Только на его городскую версию.

Она была самостоятельной и своенравной. Но эти черты характера использовала, чтобы узнать, как устроен мир. И крайне редко – чтобы заставить его крутиться вокруг себя.

Мне нравилась эта её особенность. Я был другим.

Сам я вырос в обычной семье. Папа – геолог. Мама – преподаватель английского языка. Учителя иностранных языков, чаще всего, отличались от учителей других предметов: географии, математики или истории.

«Иностранцы» кроме того, что знали другой язык, как приложение к нему знали и другую культуру. А это, «другое», по определению, было и современнее, и моднее.

И что странно – мы этого не знали по-настоящему, но думали, что это именно так – лучше. Всё иностранное заведомо было лучше.

Я, сын «иностранки», понимал, что специальность моей матери оставила свой отпечаток на нас, её детях. Мы с моим старшим братом были воспитаны словесными примерами того, как должно быть. И пусть подобное не происходило с нами в нашей реальности – здесь и сейчас, но мы всегда знали, что там, где-то там далеко, всё происходило идеалистически. И к этому необходимо было стремиться. Мы получили лошадиную дозу идеализма.

А наш отец, он вырос с нуля до уважаемой должности, и мы с братом, по сути, повторяли его судьбу. Мы были подготовлены к тому, что должны менять мир своей деятельностью; менять, а не примиряться с ним.

Табу, усвоенное ребёнком в детстве, – его спасательный круг. Не потому, что в юности защитит от ошибок, а потому, что молодости свойственно всё разрушать.

И если не создана защитная стена из нравственных и моральных принципов, которую молодое существо захочет разрушить и исследовать свою собственную силу, тогда препятствием может стать всё, что угодно. Всё то, что вызовет раздражение, волнение или первую неудачу.

Дочь никогда не выпадала из моего поля зрения. Я наблюдал, как её детская упёртость воплощалась в способность иметь независимое мнение.

Сначала было суждение, независимое от меня, – и для меня это было болезненно. Но постепенно у неё появилось мнение, независимое в целом.

– Мама говорит, что ты даёшь носить подруге свои дорогие вещи.

– Мм-да…

– Мама же запретила тебе это делать.

– Ну да…

– Так в чём дело?

– Ну, дело в том, что так пока надо.

– Кому?

– Мне и Свете.

– Света – это подруга?

– Да.

– А почему надо?

– Ну… это такой эксперимент.

– Над кем, над мамой?

– Нет, конечно.

– Тогда кого и над кем?

– Понимаешь, папа, мы со Светой подруги. А у неё нет такой одежды, как у меня. Ну ты понимаешь?

– Понимаю. И что дальше?

– Так вот. Мы дружим. А она очень стесняется того, что такая.

– Какая такая?

– Ну бедная, что ли.

– Ну… и?..

– И мы решили, чтобы между нами не было о-о-чень большой разницы… В общем, ты понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Мы решили, что она иногда будет в моей одежде ходить. Это нас сблизит.

– А в её одежде ты ходить не пробовала?

– Нет, мы же не можем радоваться худшему. А лучшему – можем.

– Твоя подруга тебя обманывает. Дружба не на этом строится.

– Я сама ей это предложила. Она сначала не хотела.

– Значит, это ты считаешь её недостаточно хорошей без дорогой одежды?

– Я так не считаю. Но у меня больше возможностей. И я ими делюсь.

– Это не у тебя, а у твоих родителей. Ты делишься не тем, что сама приобрела, а тем, что получила от нас. Это неправильно.

– И что нам делать?

– Вам с подругой надо или расстаться, или принимать друг друга такими, какие вы есть.

– Но мы не можем расстаться. Нам очень весело вместе. А когда она, ну… это… в моей одежде, тогда нам совсем весело. Мы как будто две принцессы из сказки. И мы как будто летаем.

– Мама что тебе на это сказала?

– Сразу сказала, что запрещает мне.

– Я согласен с мамой. Я против.

– Ты запрещаешь?

– Я не запрещаю. Просто твоё решение неправильное. Это ошибка. Ты должна это понять.

– Но нам так нравится. Пап, ну… можно? Ну пап…

– А если я скажу нет?

Она долго думала, что сказать. Решение ей далось с трудом.

– Тогда я буду вам врать.

– Ладно. Врать не надо. Я поговорю с мамой.

Я и сам однажды летал над землёй. Это случилось, когда я получил от родителей в подарок новые кеды.

Они достались моей матери в качестве презента от коллег-педагогов из Венгрии. Возможно, что кеды предназначались именно ей. Но то ли размер оказался больше, чем мамина нога, то ли мама сама решила, что эта вещь не может принадлежать ей. И она спрятала их.

В общем, кеды благополучно пролежали в коробке всю осень, зиму и весну, и летом, на свой день рождения, я получил их в подарок. Модные, красные, таких не было ни у кого. Они взорвали мозг не только мне, но и каждому, кто их увидел.