Террор гладиатора

Конечно, ни в какой Парагвай Никитин не собирался, а от одной мысли стать обладателем кофейной плантации у него сводило скукой скулы. Он даже не был уверен, что в этом долбаном Парагвае вообще выращивают этот долбаный кофе. А в разговоре с Герасимовым и совсем «лажанулся», вложив в уста Романовского фразу, в которой тот перепутал столицы Парагвая и Уругвая.

Не собирался, конечно, и Крестов ни в какую Бразилию! Да только идиот мог рассчитывать влезть в бразильский футбольный тотализатор со своими миллионами. Для этого надо родиться в Бразилии. И причем – обязательно – бразильцем. Это же одна из немногих, но известных на весь мир очень узко национализированных криминальных структур. Иностранцу в ней делать нечего. Уж кем-кем, а идиотом Крестов не был. Не собирался он в Бразилию. Хотя, куда-нибудь он должен был собираться. Не в САльвадоре же он собирался оставаться! Это был бы идиотизм покруче...

Но вот о том, что же все-таки собирался делать Крестов, Никитин узнал слишком поздно. Бессознательно регистрировавшиеся им факты каких-то «неправильностей» в поведении Крестова сложились в его голове только в тот момент, когда он получил по ней такой удар рукояткой пистолета, что через двадцать секунд вырубился, уверенный в том, что эта сволочь его сейчас пристрелит. Он успел запомнить только направленный на него ствол и последнюю фразу, произнесенную Крестовым: « Мне очень жаль, но Боливар не выдержит двоих...» Чертов пижон! Начитался идиотских романтических книжек. Супермена из себя строил, а пристрелить тогда Никитина не решился, испугался чужой смерти! Как же он, наверное, своей-то смерти боится...

Короче, когда Никитин минут через пять очнулся в квартире не было ни Крестова, ни денег. В тот момент Никитин и поклялся себе когда-нибудь убить Крестова. Не из-за денег. Из-за предательства.

Очнувшись, Никитин сразу же понял, что самому ему Крестова уже не достать. Не стоило труда Никитину определить, что в сарае, стоящем во дворе дома, Крестов успел припрятать небольшой полугрузовой «фольксваген». Погрузить в него деньги, которые Никитин помог Крестову донести из банка, было делом минутым. Никитин догнать Крестова уже не смог бы. Это, наверное, понял и Крестов, оставив Никитина в живых. Но он не учел тогда одного – того, что руководителем всей местной сети КГБ был в то время Романовский, вместе с которым Никитин исколесил полсвета, съел полпуда соли и полпуда перца чили и отправил на тот свет не одну сотню людей.

Ни к кому другому Никитин не смог бы обратиться со своей бедой. А для него предательство было именно – беда. И Романовский знал это, он поверил, что Никитиным движет не месть за потерю своей доли украденных денег, а жажда возмездия бывшему другу за предательство. И тогда в игру вступила структура, против которой бессилен был не только Крестов, но и любой другой на его месте. Да и на любом другом месте – тоже. Потому, что эта структура была на тот момент всесильной.

Крестова взяли через час после того, как Никитин пришел к Романовскому. В Сальвадоре сделать это было просто, поскольку шоссе и в самом деле было единственным и вело, как и любая дорога, всего в два конца. Двинулся Крестов, конечно же, в сторону Гватемалы, уж он-то не боялся никакой мифической радиации.

Взяли и Крестова, взяли и деньги. В аэропорту столицы Гватемалы, городе с таким же названием, при попытке купить самолет. И Романовскому, как он ни вздыхал при этом, пришлось-таки отправить деньги в Мексику, на спецсчет ГКБ. Как ни лаком был кусок, но Романовский понимал, что теперь шила в мешке не утаишь, можно лишь отмазать кого-то от этого дела. Структура таких кусков из своих зубов не выпустит. И если будешь продолжать за этот кусок держаться, проглотит тебя вместе с этим лакомым куском.

Никитина Романовский отмазал, но при этого пришлось заодно отмазать и Крестова. И поскольку всегда потом оставался их непосредственным начальником, всегда следил, чтобы они не встречались друг с другом. Никитин и Крестов с тех пор всегда получали служебные задания, как минимум, на разных континентах.

В Афгане их свел случай. Романовский, когда узнал из рапорта о гибели Крестова, отозвал Никитина в Москву и на неделю посадил под арест, пообещав ему, что если он окажется причастным к этому делу, то пойдет под трибунал. Докопаться до истины, которая, как теперь выяснилось, лежала вообще в другой стороне, помешали события в Афганистане, заслонившие собой мелкие разборки. Да и легче было Никитину поверить, чем узнать, как там случилось на самом деле. И Романовский решил Никитину поверить.

Крестов, подпольными путями перебравшись в Москву, с годами стал Крестным, захватив себе одно из очень хороших авторитетных мест в московском криминальном подполье. И когда узнал, что Никитин руководит одним из силовых ведомств, сразу понял, что эму угрожает очень серьезная опасность. Крестов знал, что Никитин никогда в жизни не простит ему того предательства в Сальвадоре. Потому, что очень хорошо знал Никитина.

Можно было бы, конечно, и уйти на заслуженный покой, раствориться в небытии, как это ему уже не раз удавалось, но воспоминание об упущенных в Сальвадоре долларах не давало ему покоя. Он мечтал еще раз пережить это ощущение всемогущества, какое он испытал, уходя с двумя рюкзаками из квартиры, в которой валялся на полу оказавшийся «лохом» Никитин. Да и обида, пережитая им в Гватемале, когда какие-то гебовские молодые шестерки, которым лишь бы выслужиться, вырвали из его рук так красиво и легко добытые деньги, не давала ему покоя. Он был готов пожертвовать чем угодно, чтобы отомстить унизившей его структуре.

Когда Союз развалился, и КГБ трансформировался в разные другие структуры, Крестов понял, что правоприемницей его обиды стала сама Россия, в которой его ничего не держало, кроме желания отомстить.

Итак, Никитин был на сто процентов уверен в том, что план Крестова будет повторять уже знакомые ему схемы. Одна из главных его составляющих – провоцирование паники угрозой радиоактивного заражения. Крестов постарался теперь прикрыть действия своего террориста еще и националистической истерией, которую усердно раздували московские, в основном, газеты.

«Ну, что ж, – подумал Никитин, с газет и начнем...» И приказал Герасимову срочно вызвать в Москву командира спецотряда «Белая стрела» Сергея Коробова вместе с десятком его бойцов.

Коробов прибыл через два часа, прилетев на вертолете, и сразу же явился к генералу Никитину. Он был зол на весь белый свет, главным образом из-за того, что постоянно опаздывал на несколько часов туда, где только что побывал террорист. Просидев у Никитина в кабинете час, он вышел от него еще злее. Он не все понял из того, что говорил ему Никитин, но в его голове четко засело имя – Иван Марьев, Отмороженный. На этого человека Коробов давно уже точил зуб, горя жаждой мести за смерть двух своих друзей, зверски убитых Отмороженным. Коробов вновь рвался в Поволжье, по которому мотался где-то Иван Марьев, готовясь совершить новый терракт, но Никитин приказал остаться в Москве. Сказал, что здесь есть дело поважней.

...Вечером того же дня произошла трагедия в редакции газеты «Эхо России». Редакция располагалась на четвертом этаже одного из ведомственных зданий, где арендовала несколько комнат. Очередной номер был успешно подготовлен к выпуску, сверочные полосы подписаны главным редактором в печать, корректоры разошлись, выпускающий редактор уехал на редакционной машине в типографию. В редакции остался один главный редактор, Ринат Аблязов, писавший в своей газете под псевдонимом Иван Русаков. Он решил подождать, пока вернется машина из типографии, чтобы отвезти его домой, а пока, чтобы не терять времени, решил написать статью для следующего номера.

Только что он созвонился по контактному телефону с Крестным, и тот сообщил ему, что деньги за завтрашний номер переведены на его личный счет а банке – восемнадцать тысяч долларов – по одной за каждый материал номера. Но главное – Крестный дал информацию для следующего номера. Такую информацию, что за нее любая газета заплатила бы любую цену, а «Эху России» она досталась бесплатно. Мало того, за каждый газетный материал, написанный по этой информации, Аблязов получал по тысяче долларов. Причем, писал он их не все сам, давал редакционные поручения своим журналистам. Деньги, полученные от Крестного, конечно же, брал себе. Журналистов, считал главный редактор, нужно держать в черном теле. Чтобы злее были.