Терская крепость. Реквием Двести сорок пятому полку

У школьной калитки – группа местных жителей. Старик в высокой бараньей папахе и с десяток женщин. Все худые, похожи на цыганок. Пришли отмечаться к коменданту, командиру отряда спецназа. Зачем надо отмечаться – сами еще не понимают. В лучшие времена в Керла-Юрте проживало триста семей, сейчас, вместе с вернувшимися беженцами, около 60 человек. Детей нет совсем. Женщины неохотно вступают в разговор, тем более что рядом стояла группа солдат из Кантемировской дивизии, а я был в военной форме: «Вы все равно напишете так, как это надо русским!» Но постепенно лед взаимного недоверия подтаял, и женщины начали откровенно ругать армию и спецназ за поведение во время боев и зачисток.

– У нас в селе, когда «Грады» стреляли ночью, погибло пятьдесят четыре человека, а сколько скота побили… Пятнадцать детей погибли, – плачет молодая женщина.

Вспоминаю рассказ веселого капитана-артиллериста: его батарея самоходных установок выпустила по Керла-Юрту 190 снарядов.

Женщины уверяют, что в их селе не было ни одного боевика.

– Если у вас убили мать, сожгли дом, вы будете боевиком? – спрашивает старуха. – У меня убили свекра – ему восемьдесят лет, какой он боевик? Деверя застрелили, мужа, сын умер от болезни. Умела бы я стрелять, клянусь, пошла бы с боевиками. Вы пройдите по нашим домам, посмотрите, что после себя оставили ваши солдаты.

– Мы всю жизнь жили среди русских, рассказывает пожилая женщина, – в каждом втором доме были русские, учителя были русские. Мы жили в дружбе, вместе работали, как одна семья… До начала этой войны свет у нас был, газ был, пенсии платили, я получала четыреста рублей. Школу обустроили своими силами, учителей наняли. Мы на зиму всем запаслись, а пришли солдаты… Танком в сарай заехали, всех индюков задавили. Внучка, два годика, только разговаривать начала, никак не хотела выходить из подвала после обстрела, так боится самолетов.

Вспомнил рассказ контрактника из Липецка: «Если сразу дверь в дом не удается открыть, стрелял по ней из гранатомета…» Другой, задержанный командирами за некорректное отношение к местному населению, повинился: «Я нагрубил только один раз. Варенья захотелось, спросил у старика, а он на меня начал кричать. Я снял автомат с предохранителя и дал очередь по низу дома. Тут же бежит бабка с банкой варенья. «Ну вот, а говоришь, что нет ничего. А ведь я мог бы и по окнам стрелять…»

Как в дивизии Чапаева: «Белые приходят – грабят, красные приходят – грабят». У чеченок из Керла-Юрта оснований радоваться возвращению российской армии не больше, чем у русских женщин из фильма «Неуловимые мстители» – приходу «вольной армии батьки Бурнаша». Впрочем, нынешние комиссары Фурмановы жестко наказывают тех солдат, кто обижает обывателей. Но война есть война, где всякой грязи хватает.

Одна женщина с ненавистью показала на кучу пустых консервных банок в школьном дворике, оставленных постояльцами-спецназовцами.

– Как можно было бомбить мирное село! – ругаются женщины. – Ну хотя бы сообщили, что будет обстрел, чтобы мы могли спрятаться. Германия – та предупреждала, что будет бомбить. У нас от снаряда погибла женщина-почтальон – восемь сирот осталось…

– А если тебе показать развалины домов в Москве, взорванные вашими сыновьями? – оборвал ее солдат-кантемировец.

Женщины ругают Басаева, якобы он под прикрытием русских вертолетов перелетел в Чечню из Дагестана, клянут Березовского, который, уверены они, снабжает боевиков деньгами, и жалеют Масхадова. О том, что Хаттаб – не чеченец, а араб из Иордании, слышат впервые. Неохотно признавали, что в селе в подвалах некоторых домов держали русских рабов, но узнавали они об этом якобы только после прихода федеральных войск.

– Пусть Россия скажет, куда нам уйти и где жить, только чтобы нас больше не бомбили, – в отчаянии крикнула пожилая женщина. Ей, всю жизнь отработавшей дояркой, было восемь лет, когда Сталин переселил чеченцев в Казахстан.

По дороге со стороны Ингушетии с белым флагом в окне к школе подъехали «Жигули». Вышли четверо крепких бородачей. Женщины сказали, что это их мужья, беженцы, жили в Малгобеке. Бородачи прошли мимо солдат, как проходят через стадо баранов. Солдат-кантемировец, чтобы избежать соблазна выпустить в них очередь, закинул ствол автомата за спину и лишь сплюнул вслед.

Когда женщины и вновь прибывшие мужчины-беженцы разошлись по своим домам, солдаты сказали: «Нельзя верить ни одному слову чеченцев. Днем он вам у дома улыбается, а ночью из гранатомета по колонне стреляет. И у этих все мужья и сыновья – в бандах».

Командир отряда спецназа, простодушно рассказавший, что у него в голове восемь дырок после нескольких командировок в Чечню, разрешил проехать по Керла-Юрту на бронетранспортере.

Разрушенных домов в селе оказалось не более десятка. Батарея самоходок веселого капитана стреляла, видимо, точно по высоткам на окраине, где у боевиков были вырыты окопы. Черепицу с крыш многих домов местные жители заранее аккуратно сняли и сложили во дворах, чтобы ввести в заблуждение артиллерийских наводчиков: если дом без крыши, значит, раньше по нему уже стреляли.

По русским понятиям, Керла-Юрт – село богатое. Хотя особняков, как у новых русских, здесь всего два-три, это в других селах есть дворцы, где заборы вокруг – как кремлевская стена. У многих домов – это после бомбежек и обстрелов – огромные скирды сена в тюках, какие и в дореформенные времена увидеть можно было не в каждом российском колхозе. Во дворах многих домов стоят брошенные автомашины – «Феррари», джипы. Солдаты рассказывают, что все машины в Чечне – угнанные из России. Их новые хозяева не считают нужным даже менять номера. На машинах – волгоградские, ростовские, ставропольские, московские номера. Чечня живет без ГАИ несколько лет, новую ее аббревиатуру никто здесь не выговаривает, да и ни одного дорожного знака в республике увидеть не довелось.

По улицам Керла-Юрта бегают уцелевшие после зачистки куры и индюшки, кое-где бродят бесхозные коровы и телята. В нескольких местах на улицах села валяются убитые овцы и коровы. Посмотрели на взорванный саперами дом тетки вице-премьера Чечни Вахи Арсанова. Спецназовцы рассказали, что тщательно обыскали дом, ничего не нашли, а когда взорвали – вверх полетели какие-то бумаги, оказавшиеся ценными документами. Во дворике взорванного дома – разбитый телевизор и чьи-то старые черные брюки. Уже прошел слух, что Ваха Арсанов знает о взорванном доме и очень этим огорчен.

Магазин в селе – с выбитыми витринами, сбитым бронемашиной углом. На полках, конечно, шаром покати. А вот мечеть в селе стоит абсолютно целой, ни одной пулевой отметины. И мулла якобы не ушел, а остался.

«Как прекрасны предгорья Кавказа…»

В отличие от потерявших детей, измученных обстрелами чеченских женщин свои чувства о походе в Чечню заместитель командира мотострелкового полка по тылу майор Игорь Николаев выразил в стихах:

Мы прошли по земле Ставрополья, Умываяся потом в пыли, Как когда-то простые солдаты Мир земле по весне пронесли. Наши думы в походах суровых О судьбе наших юных детей, О любимых, далеких и близких, И о слезах родных матерей…