Тертон

— В следующий раз мне проломят купол… — пожаловался Стас. — Чего ты так долго? Надо быть ближе!

Открытие, что его прикрывает Дара, радовало. Изгои, получается, не просто забросили тертона в Чистую землю, но и приглядывают за ним. Соответственно, никаких экстремальных испытаний не планируется, а Кеша — просто местный дурень, а не эмиссар Изгоев или Сор-ханов.

— Я всегда очень близко, — Дара улыбнулась и губами, и глазами.

— Иногда это напрягает, — признался Стас.

— Я не должна тебя напрягать. Дай я тебя расслаблю.

Она придвинулась еще ближе, практически прижалась и принялась массировать ему плечи. Маленькие ручки оказались на удивление сильными.

Когда ее сосредоточенное лицо очутилось совсем близко от его лица, Стас, повинуясь импульсу, поцеловал ее в кончик губ. Дара замерла — но не отодвинулась. Стас поцеловал еще раз, на сей раз более прицельно.

Огромные голубые глаза Дары закрылись, и она ответила на поцелуй.

Спустя немного времени Стас, напрочь забыв о шишке, стянул с телохранительницы мешковатую кофту. Дара осталась в черном лифчике, и у Стаса наконец-то появилась возможность полюбоваться при достаточной освещенности на тонкий стан, подкачанный животик и полукружия грудей. Фигура у Дары была просто загляденье, хоть в фотомодели иди.

— Давно хотел сделать это? — усмехнулась она. В этот раз губы не улыбались, зато глаза смеялись.

— Давно, — признался Стас.

И потянулся к застежке лифчика.

— Лучше сними сначала… серьги, — предложила Дара с невинным видом.

Стас опешил.

— Зачем?

— У некоторых народов… например, тауханцев… серьги — это как обручальное кольцо. Они означают, что девушка не свободна… А раз я сегодня изменяю с тобой…

— Ты замужем? — Стас отпрянул от нее.

Дара помотала головой, и причудливые сережки принялись болтаться туда-сюда.

— Почти.

— Что значит «почти»?

Дара нахмурилась.

— Это значит: меньше задавай вопросы! Ну? Мы продолжаем или расходимся?

Поколебавшись, Стас осторожно снял сережки — дело нетрудное. Пока занимался этим, Дара сидела на коленях, как воспитанная японка, прикрыв глаза. Затем открыла — зрачки расширились во всю радужку, глаза почернели.

Она улыбнулась хищной, звериной улыбкой, и до Стаса с запозданием дошло, что случилась беда. Если бы не удар по башке, он бы не рискнул… Он смотрел на Дару с некоторым страхом, сжимая сережки в кулаке.

— Молодец, — хриплым голосом промолвила изменившаяся Дара. — Спасибо.

От нее пахло так сладостно, что у Стаса выключилось рациональное мышление. Он потянулся к ней.

Дара набросилась на него, как маленькая тигрица, и на несколько следующих минут Стас лишился остатков разума.

К счастью или стыду, продлилось это упоение, этот экстаз недолго. Вскоре наступило естественное завершение в подобного рода делах, и Стас пришел в себя, лежа на грязном полу, с задранной рубашкой и расстегнутыми штанами. В голове пульсировала боль, но ее застилало удовольствие.

Замутнившемся взором он следил за Дарой, которая стремительно оделась, потом посмотрела на Стаса, подмигнула — и вдруг выпрыгнула в окно, совершив поразительный трюк, достойный цирковой акробатки.

Глава 44

Чаринск-10

Мир давно сошел с ума, перевернулся вверх тормашками, исказился до неузнаваемости. Стас, как и многие другие, давно об этом подозревал. Хорошее стало плохим, а плохое — хорошим. То, от чего раньше плевались, сегодня превозносят, и наоборот.

«Бог умер», — изрек Ницше тогда, когда мир только начал стремительный спуск в пропасть. Говоря о Боге, Ницше имел в виду духовные ценности, которые на протяжении многих веков сдерживали людей от полной моральной деградации. Была богобоязненность, был страх совершить грех, то есть неправильный поступок.

А теперь всем чихать на совесть. Почти всем. Врать, грабить и убивать в порядке вещей.

Когда у мира обнаружилась изнанка, скрытая Завесой, Стас окончательно убедился, что во вселенной куда больше безумия, чем здравого смысла. Пришлось пережить непростые времена, но он справился.

И перестал заморачиваться.

Так жить куда проще.

…Раньше сбегал мужчина, воспользовавшись неопытностью, глупостью или алчностью женщины. Сейчас сбегает юная красотка, оставив растерянного и избитого (хоть и не ею) мужчину со спущенными штанами.

Да… мир перевернулся вверх ногами.

Однако Стас и тут не стал заморачиваться, пережевывать случившееся и рефлексировать. Он не имел ничего против того, что случилось. Наоборот, был обеими руками «за». В конце концов он свободный мужчина в расцвете сил и гормонального подъема.

А вот Дара…

Стас шел в обратном направлении к отелю по аллее и время от времени поглядывал на лежащие на ладони сережки Дары.

Эти сережки тревожили.

Кажется, он совершил неизвестный ритуал, сняв их. Не надо было снимать. Дара давно хотела избавиться от них, но что-то ей мешало. А сейчас воспользовалась глупостью Стаса, помноженную на удар по башке камнем, и добилась-таки своего. И освободилась…

Освободилась? Но от чего?

Стас чуял, что сережки излучают некую энергию, но отличаются от амулета и ганлина. В чем их магия — непонятно.

Он бдительно следил за обстановкой — не нападет ли Кеша во второй раз, — но накопивший изрядное количество духовной грязи студент, похоже, за ним не следил. Излил желчь и скрылся с места преступления. Да и Дара должна присматривать за Стасом.

Насчет Дары имелись сомнения. Присматривает ли? А если присматривает, подоспеет ли вовремя? Нападение Кеши она прозевала…

«А что, если, — осенило Стаса, — она специально не торопилась? Подождала, пока я получу по балде, а потом грамотно проманипулировала так, что я в итоге снял заколдованные сережки?»

Вполне может быть. Еще в Великих Марях она спросила, хочет ли Стас снять ее водолазку. И слово «снять» поселилось в его мозгу…

И чего теперь от нее ждать?

А ничего, сердито подумал Стас. Надоело ломать голову над загадками. Все проблемы оттого, что Изгои скрывают правду, выдают по чайной ложечке раз в год по пятницам. Вот и пусть расхлебывают.

Правда, придется держать ухо востро — на случай повторного нападения. Но для этого существует сон Изгоя — когда отдыхаешь и бдительно следишь за обстановкой одновременно.