Тесты для настоящих мужчин. Сборник
Шрифт:
— Нет. Нам не вернули значительно больше. Немцы нас ограбили.
— Зачем же нам уподобляться им?
— Мои наследники решат, как поступить с этими картинами. Но будет одно условие. Эти картины не могут быть вывезены с территории России. А этот пейзаж Яблокова хорош, — переключил разговор Пират. — Я давно за ним слежу. Хороший художник, но не из первых.
— Только время определит первенство…
— Не обязательно, — не согласился Пират. — В картинах, как в кино, которое тебе ближе, всегда должен быть второй план. Ненавязчивый, не сразу заметный, он вначале входит в подсознание. Хорошую картину можно рассматривать всю жизнь.
Пейзаж
Хренов в ковбойке, заправленной в китайские полотняные брюки, в стоптанных сандалетах, с пластиковой папкой в руках ждал меня у входа в кафе. Сегодня даже студенты не позволяют себе приходить в таком виде на встречу с работодателем, я не сомневалась, что он будет просить у меня денег или помощи в устройстве на работу.
— Что будешь пить? — спросила я.
— Извини, у меня туго с финансами.
— Я заплачу.
— Первый раз за меня будет платить женщина.
Не в первый, подумала я тогда, за тебя платили и я, и твоя жена, она, правда, деньгами своего отца.
Хренов изучил меню и выбрал самое дорогое виски. Меня выставляли. Мне стало грустно. Я с утра готовилась к этой встрече. Сходила в парикмахерскую, сделала маникюр, надела новое платье от Версаче.
Хренов выпил, быстро съел салаты, достал сигареты «Пегас», но, увидев у меня пачку «Парламента», попросил сигарету.
— Ты, как всегда, хорошо выглядишь, — сказал он.
«Не всегда», — хотела я ответить, но промолчала.
— Я, собственно, хотел поговорить с тобою по делу.
— Я так и думала.
— Но почему же? Нас с тобою связывали не только дела.
— Дела нас с тобою как раз и не связывали.
— Тем более. А первая любовь, как известно, никогда не забывается.
— Кому известно?
— Все так говорят.
— Не верь. Все забывается.
— Ты, значит, забыла?
— Да, переходи к делу.
На самом деле никто ничего не забывает. Я помнила, как он плакал и просил у меня прощения, а через несколько дней перестал со мною здороваться, будто не он, а я ему изменила. Я знала, что после окончания института он начал работать в киноиздательстве, потом тесть помог ему получить должность редактора в Комитете по кинематографии.
— В данный момент я, как и большая часть творческой интеллигенции, без работы.
— Давай без обобщений, конкретнее, чего ты хочешь?
— Я знаю, что ты организовала частное книгоиздательство. Я прошу тебя помочь мне с трудоустройством.
— Формулируй точнее. Ты хочешь, чтобы я тебя взяла на работу? А что ты можешь?
— Как что? — обиделся Хренов. — Я три года проработал в издательстве. Я хороший редактор.
— По моему объему работы мне не нужен второй редактор. С редактированием я справляюсь сама. Мне нужен менеджер.
— Сейчас все себя называют менеджерами, но никто не знает, что это такое.
— Я знаю.
— Объясни.
Так на работу не устраиваются. Но все-таки он был моим сокурсником и нуждался в работе. Пришлось объяснять. Я уже не справлялась — толковый работник, который бы снял с меня часть организационных хлопот, мне требовался. Я задавала ему конкретные
вопросы по своим издательским проблемам и получала неконкретные ответы. Хренов мог только читать рукописи и давать советы, а в советах я не нуждалась. Конъюнктура книжного рынка быстро менялась. Меньшим спросом теперь пользовались зарубежные детективы, и на прилавках появились детективы из современной российской жизни. Я предполагала, что и на зарубежные кинороманы скоро тоже упадет спрос. Я отобрала две видеокассеты с фильмами, действие которых происходило в России. Нормальная киноклюква со съемками в России и в Финляндии с советскими «Жигулями» и «Волгами», которых было много в Финляндии. Советские милицейские погоны навешивались на финские шинели, а звезды на финские ушанки. Действие якобы происходило в Ленинграде. Мне нужен был писатель или сценарист, чтобы сюжет этого фильма преобразовать в роман. Хренов таких не знал и стал меня убеждать в аморальности подобной деятельности. В мои планы не входило ни обучение, ни перевоспитание Хренова.— Извини, — сказала я. — Ты мне не подходишь.
— Не можешь простить? — спросил Хренов.
— Не говори глупостей.
— Закажи тогда еще выпить.
Понятно, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Я заказала, расплатилась и встала. Хренов поспешно выпил и вышел со мною.
— Тебе куда? — спросила я, подходя к «вольво».
— Мне в Марьину Рощу.
— Извини, не по пути.
И я уехала. И больше никогда не вспоминала о Хренове. Работа над рукописью заканчивалась. Я с шофером съездила за матерью, Пират неважно себя чувствовал. Еще до ее приезда я договорилась с соседкой-пенсионеркой, жившей этажом выше, что она будет ухаживать за матерью. В своей квартире мне не хотелось оставаться даже на ночь. В первый же день мать устроила мне небольшой допрос:
— Ты живешь с этим стариком?
— Живу, — ответила я.
— Не стыдно? — спросила мать.
— Не стыдно, — ответила я.
— Сейчас многие продались, — многозначительно заметила мать.
— Не многие, — ответила я ей. — Многих не покупают.
— У него семья, дети, внуки? — спросила мать.
— Он вдовец, у него нет детей и внуков.
Мать замолчала, осмысливая услышанное. Я знала, каким будет следующий вопрос, и не ошиблась.
— У него хорошая квартира? — спросила мать.
— У него еще есть и дача, и машина.
— Может быть, он захочет написать еще одну книгу?
— Может быть…
Наверняка мать уже прикидывала, что на следующее лето хорошо бы не снимать дачу, а пожить на генеральской.
В один из жарких дней мы с Пиратом ездили на дачу, которая оказалась хоть и старомодной, но удобной: с гостиной внизу, с просторной кухней, с двумя спальнями и кабинетом Пирата на втором этаже. Еще в доме был подземный гараж и подвал. Под подвалом еще один подвал, заставленный ящиками с консервами.
— Раньше было трудно с продуктами, — пояснил Пират.
— Срок хранения консервов может закончиться, — предположила я.
— Я обновляю запасы, — ответил Пират.
И в городской квартире он показал мне все тайники. Кроме кабинетного сейфа, где он держал именной вальтер и наган, были еще два сейфа. Один за книжными шкафами с драгоценностями его жены и сейф-стеллаж, закрытый деревянной панелью, в котором стояло двенадцать ружей, большинство из них были отделаны золотой и серебряной чеканкой и перламутром. Два ружья из-за коротких стволов напоминали обрезы, одно ружье с оптическим прицелом.