Тевтонский крест
Шрифт:
– А вот чтоб были! – потерял терпение Бурцев. – Тебя это не касается, Джузеппе.
Венецианец, наконец, отвел взгляд от монет:
– Да-да, конечно, разумеется, я глупый, я скудоумный, мне неведом промысел синьоров Хранителей. Скольких рыцарей требуется вооружить?
– Восьмерых... Нет, девятерых...
Это если считать Джеймса...
– Нет, десятерых.
Пусть уж будет запас и на Ядвигу тоже.
– Хорошо. Только это будет стоить...
– Назови свою цену, купец.
– Ну, если в денариях... – Джузеппе углубился в расчеты и стал похож на заправского бухгалтера
Незаметно для самого себя Джузеппе перешел на родной итальянский.
– Куаттро... дьечи... вентидуэ... чинкуанта... сэттанта... чентовентичичинкуэ...[156] – бубнил он под нос, словно магическое заклинание, которое непременно обеспечит успех выгодной сделки. Бубнил и загибал пальцы. И снова бубнил, и снова загибал...
Числа росли, бормотание становилось совсем уж невнятным. Наконец, Джузеппе вытер пот со лба, вздохнул, объявил:
– По две – две с половиной тысячи серебряных турских денье вам придется потратить за снаряжение одного человека. Но если у вас есть какие-то особые пожелания...
Н-да! Вот тебе и чентовентичичинкуэ! Не Джузеппе, а калькулятор ходячий! Надул, небось, акула, блин, незародившегося капитализма...
– Две с половиной тысячи серебряных денье, говоришь?
Вообще-то Бурцев понятия не имел, что это за сумма такая, а потому на всякий случай состроил грозную рожу и сделал многозначительную паузу...
– Это если с лошадью... – поспешно добавил купец. – Вы ведь возьмете с собой на корабль лошадей? В Святой Земле хорошие кони стоят дороже. Да и найти их там будет непросто. Еще плата за перевозку...
– Этого на все хватит? – Бурцев кивнул на пухлый «сарацинский мешочек». Там все-таки не серебро – золото...
Судя по горящим глазам и трясущимся рукам Джузеппе, «этого» хватало с лихвой.
– Подходящий корабль найдем в порту, синьор Базилио. А неподалеку можно купить хороших лошадей. Только за оружием придется сплавать на Изолу – в гетто.
– Зачем нам в гетто? – насторожился Бурцев.
– Так там же оружейные мастерские. В гетто всегда выгоднее покупать доспехи и оружие.
Ах да, конечно... Бурцев вспомнил, что гетто тринадцатого столетия пока еще не имеет ничего общего с гетто более поздних времен.
– Мы можем отправиться на Изолу в любое время, – сообщил Джузеппе. – Вы выберете, что нужно. Я буду торговаться.
Ответить Бурцев не успел.
Визг Дездемоны, грохот, звон и утробный стон Гаврилы раздались почти одновременно. Бурцев бросился на помощь. Джузеппе бросился к кошелю.
Глава 48
Все стихло внезапно, как и началось, но Бурцев уже сориентировался: шум доносился из спальни Дездемоны. Ударом ноги он распахнул дверь, ввалился в комнату. И замер ошарашенный...
Нет, немцев здесь не было. Трупов тоже. Раненых? Среди осколков битого стекла ворочался Алексич. На голове богатыря – кровь, на шее – золотая оправа
зеркала. Вот и все, что осталось от подарка Бенвенутто!Новгородский сотник находился сейчас в глубоком ауте – шок...
На кровати сидела Дездемона. Венецианка смотрела то на Гаврилу, то на блестящие осколки вокруг. Кажется, тоже не совсем понимала, что произошло.
– В чем дело, мать вашу?! Что тут стряслось?! – спросил Бурцев.
Первый вопрос по-русски, второй – по-немецки.
Ответила Дездемона – растерянно и немного виновато:
– Он... меня... хотел...
– Хотел вас? – Бурцев хмыкнул.
Нормальное, в общем-то, желание для здорового мужика. Но позволения у хозяйки дома Гавриле все же спросить стоило, прежде чем приставать-то.
– А вы, синьора, не хотели? Точно?
Жаль, если так, очень жаль...
– Я? – Дездемона замялась. – Нет. Ну, не знаю. Просто как-то уж очень неожиданно все вышло.
Кареглазая потупила взор:
– Я, вообще-то, о вас думала, синьор Базилио. А он... меня...
– Хотел. Это я уже понял.
– Ничего вы не поняли! – недовольно наморщила носик венецианка. – Я сама ничего толком не поняла. Синьор Габриэлло подошел сзади. Молча. Засопел, хватать начал! Душить! Я и ударила первым, что попалось под руку. Вот зеркало попалось...
Так-так-так. Бурцев повернулся к сотнику:
– Ты что скажешь, Гаврила?
Алексич потихоньку приходил в себя. Новгородец сидел на полу смущенный и красный, как рак. Дите нашкодившее. Великовозрастное, блин, дите... Сотник хватанул ртом воздух, а сказать так ничего и не смог.
– Эх, Гаврила, Гаврила... – укоризненно покачал головой Бурцев. – Что ж ты так сразу, да так откровенно, а? Прям, как Бенвенутто какой-то!
– Дык я что? – с трудом выдавил Алексич. – Я ж ничего. Вижу – плачет красавица, да так, что у самого слезу вышибает. Утешить хотел. Подошел, приобнял немного. И до того мне жалко стало бедняжку... В общем, сжал покрепче. Да не рассчитал, видать, малость.
Гаврила опустил буйну голову.
– Ты, Алексич, того... – Бурцев пригрозил пальцем. – Эти свои неуклюжие богатырские ухаживания оставь для медведиц. Дездемона у нас женщина хрупкая, к подобным нежностям не привычная. И к тому же горячая, вспыльчивая. Южный темперамент, знаешь ли. И потом, ореол святости, как-никак, а ты ее лапищами своими костоломными без здрасти-пожалуйста. А вы, синьора Дездемона, не обижайтесь на моего друга. Ничего плохого он не хотел.
– Во-во! И в мыслях не было, – заверил Гаврила, тщательно подбирая немецкие слова. – Приласкать только, успокоить...
– Приласкать? Успокоить? Меня? – Дездемона виновато теребила платье и поглядывала на Гаврилу уже с плохо скрываемым интересом. Дело явно шло на лад. – Ох, я сама теперь вижу, что сглупила, не подумав. Вы меня извините, синьоры, – так вышло. Нервная я стала с этим Бенвенутто. Погорячилась...
– А зеркало? – Гаврила чесал затылок с таким видом, будто жалел, что черепушка оказалась крепче стекла. – Оно ж из-за меня того...
– А его давно уж разбить следовало, – успокоила Дездемона. – Не радовало меня это зеркало, даром что стоит целое состояние.