Тезей (другой вариант перевода)

Стоим так, молчим - и тут подходит из Дворца один из придворных, тупой медлительный малый:

– Царь Эгей, - говорит, - я тебя повсюду ищу. Все юноши и девушки уже на площади, и критский офицер сказал, что, если ты не придешь, то он не станет ждать жеребьевки, а сам выберет четырнадцать человек.

Отец резко вдохнул, сказал тихо:

– Убирайся, болван!
– Тот оторопело вышел, мы остались, глядим друг на друга...

– Отец, - говорю, - прости, что я погорячился - я ж не знал... Но почему ты не сказал мне?

Он ничего не ответил, только сжал рукой лоб.

– Уйти через боковые ворота и бежать, - говорю, - это ж каким дураком я бы выглядел! Громы Зевса!.. Я - владыка Элевсина... Даже у критян не станет наглости увозить царя. С какой стати мне прятаться?.. Сейчас мне надо быть там, внизу, в старой одежде, чтобы показать людям, что я не праздную, когда у них горе. И кроме того, я должен отослать домой Товарищей; это ж просто непристойно, чтобы они разгуливали здесь, когда афинских ребят забирают, таких вещей нельзя допускать... Где глашатай? Пускай вызовет их сюда.

Он молчал. У меня кожа поползла по спине, как у собаки перед бурей.

– Ну?
– говорю.
– В чем дело?

Он наконец ответил, не сразу:

– Ты уже не сможешь их вызвать. Критяне пришли раньше времени, и они окружены вместе с остальными.

– Что?!!!!

Получилось громче чем я хотел, - лошади шарахнулись, - я махнул конюху увести их$ а дальше, чтоб не кричать, говорил уже почти шепотом.

– Отец, и ты молчал!.. Я же отвечаю за них перед моим народом. Как ты посмел скрыть это от меня?

– Ты слишком горяч, чтоб встречаться с критянами...
– Я увидел, что он почти плачет, и едва не вышел из себя.
– Здесь уже была однажды ссора, говорит, - и убили одного из их князей. Эта дань - расплата за тот случай... А в следующий раз они пришлют сотню кораблей и разорят страну... Что мне было делать?.. Что мне делать?!..

Это меня отрезвило. Ведь он правильно меня оценил.

– Ладно, - говорю, - я постараюсь не устраивать шума. Но я должен сейчас же пойти туда и забрать моих людей. Что они думают обо мне все это время?

Он покачал головой.

– Царь Минос знает всё. Он знает, что наши царства объединены. Не думаю, что он откажется от своих притязаний.

– Но я поклялся им, что объединение с Афинами не принесет им вреда...

Он задумался, тер подбородок...

– Если случится, что жребий падет на кого-то из твоих, у тебя будет хорошая причина отложить уплату своей дани. Иногда, Тезей, стоит пожертвовать одним человеком ради блага всех остальных...
– Я сжал себе голову, в ушах звенело... А он продолжал: - Ведь в конце концов они только минойцы, не эллины.

Ох, как звенело в ушах!.. То тише, то опять громко - невтерпеж...

– Да какая разница?
– кричу.
– Минойцы, эллины - какая разница?! Я поклялся стоять за них перед богом - а теперь что?.. Кем я становлюсь?!..

Он что-то говорил. Что я его сын, что я Пастырь Афин... Я его почти не слышал, будто он говорил из-за стены. Прижал кулак ко лбу и спрашиваю: "Отец, что мне делать?" И когда уже услышал эти слова свои - понял, что говорю не с ним. Вдруг в голове стало потише, и я снова услышал его - он спрашивал, не плохо ли мне.

– Нет, - говорю, - мне уже лучше, государь. И я знаю, что можно сделать, чтобы спасти мою честь. Если они не освободят моих людей, я сам должен тянуть жребий; как все.

– Ты?!
– У него раскрылись глаза, отвисла челюсть...
– Ты с ума сошел, малыш!

Потом лицо снова выправилось, он погладил бороду...

– Ну-ну, - говорит, - ты был прав, когда поехал в Элевсин, у тебя чутье на такие штуки... Народ будет спокойнее, если ты будешь стоять среди них. Да, это хорошая мысль.

Я был рад, что он успокоился. Положил руку ему на плечо:

– Не волнуйся, отец, - говорю.
– Бог не возьмет меня, если судьба моя не в том. Я сейчас переоденусь и приду.

Бросился бегом, схватил первое что попалось под руку - охотничий костюм из некрашеной оленьей кожи с зелеными кисточками на бедрах... Тогда я едва взглянул на него, только потом уже узнал, во что одет. Отец ждал меня там же, где я его оставил; от него второпях уходил дворецкий, которому он что-то приказал.

Сверху, с северной террасы, была видна Базарная площадь. На ней не было в тот день ни прилавков, ни палаток - убрали для праздника. На северной стороне, где алтарь Всех Богов, стояла толпа молодежи. По дороге вниз мы услышали плач и причитания.

Когда мы пришли туда, критяне уже закончили сортировку. Долговязые, толстые, хромые, недоумки - этих всех они отпустили. Небольшие и быстрые, стройные и сильные - те остались; юноши справа, а девушки слева. Это сначала было так - справа и слева, - но некоторые бросились друг к другу на середину; и по тому, как они там стояли, было видно, кто уже официально помолвлен, а кто держал это в секрете до того дня. Многие из девушек были еще совсем детьми. Бычьей плясуньей могла стать только девственница, и когда подходил срок дани - все спешили выйти замуж... Критяне всегда привозили с собой жрицу, чтобы не было споров.

Добрая треть моих Товарищей была среди юношей. Когда я подошел ближе, они замахали мне руками; видно было, что теперь они уверены: раз я пришел их тут же освободят... Я тоже махнул им, словно и я думал так же. И тут вдруг почувствовал спиной взгляды афинян - и увидел, как они на меня смотрят. Я представлял себе их мысли. Я шел свободно, рядом с отцом, а жеребьевки ждали - среди прочих - и мальчишки, кому не было еще и шестнадцати, такого же роста как я. Вспомнил, что говорил мне дед - у меня телосложение как раз для этого дела... Едва не задохнулся от тоски и злобы и повернулся к критянам.

Глянул - и вздрогнул: они были черные. Мне рассказывали о чужеземных воинах Миноса, но я никогда их не видал. На них были юбочки из леопардовой шкуры и шлемы, сделанные из лошадиных скальпов, с гривами и ушами; а щиты белые и черные, из шкуры какого-то невиданного полосатого зверя. На солнце сверкали их блестящие плечи - да белки глаз, когда они глядели вверх, на крепость... Только глаза у них и шевелились, а сами они были неподвижны. Никогда я не видал ничего подобного: щиты и дротики будто по шнуру, а весь отряд - словно одно тело с сотней голов. Перед ними стоял офицер, единственный критянин среди них.