Тезей

– Академ говорит, что мы можем понять друг друга... Но если наше разномыслие передастся когда-нибудь тем, кто у подножья Акрополя, толпам, сколько может пролиться крови...

Тезей в эту ночь заснул сразу. Сказалось, верно, возбуждение, напряжение на совете. Однако среди ночи Тезей также мгновенно и пробудился. Может, тоже от дневного напряжения, но и еще от чего-то. Сон слетел с него, как слетает покрывало, сорванное со спящего. Надо было идти. По крайней мере, оставаться в помещении не хотелось. Тезей поднялся, покинул дворец, пересек площадку Акрополя, спустился вниз и через ворота, где почему-то не обнаружилось никаких признаков охраны, вышел в Нижний город. Он двинулся не прямо, в сторону Ареопага, а свернул, или, лучше сказать, соскользнул по извилистой земляной лесенке налево, к старому храму Диониса. Пройдя еще немного, он оглянулся и увидел освещенную лучами луны маску Горгоны-Медузы на стене Акрополя. "Береги меня", - почему-то попросил Тезей без слов эту маску, отгоняющую невзгоды. Миновав пещеру, уходящую в толщу царственного холма, и храм Фемиды, Тезей вышел к святилищу Асклепия, где невидимый во тьме внятно и беспечно шумел источник.

Жилых помещений с этой стороны Акрополя не было. Сплошь - святилища. Далеко не самые главные для города, но собранные вместе, при полном отсутствии житейского, бытового, они составляли единый комплекс, словно созданный самими богами. От могилы Колосса виделся уже и старинный храм Диониса. Странно, но внутри него горел свет. Тезей подошел к самому порогу храма, и из света к нему вышла Ариадна.

– Ты пришел, - сказала она.

– Как видишь, - ответил Тезей, охваченный внезапным волнением, но не удивленный, словно этого он и ждал.

– Как ты тут?..

Наверное, Ариадна хотела добавить "без меня", но не произнесла.

– Ты, я думаю, лучше теперь знаешь, как мы тут, - ответил Тезей, почувствовав прилив ревности.

– Знаю, - согласилась Ариадна.
– И еще я знаю, что у нас с тобой родился сын.

– Зачем ты мне говоришь это?
– выдохнул Тезей.

– Почему бы тебе не знать этого, - резко сказала Ариадна.

– Это жестоко.

– Не более, чем многое другое, - ответила Ариадна, но уже мягче, а оттого и печально.

– Как его звать?

– Керам.

– И что Дионис?
– глухо спросил Тезей.

– Мужчины, будь они боги или смертные, бывают довольно самоуверенны. Это мешает им разглядеть истину. Дионис считает Керама своим сыном.

– Кажется, вы быстро лишаете нас самоуверенности.
– В голосе Тезея звучал упрек.

– Тебе ли говорить об этом, - холодно посмотрела на него Ариадна, но снова смягчилась.
– Не мучайся. Я опять пришла помочь тебе. Ты должен построить храм для Диониса.

– Зачем?
– вскинулся Тезей.

– Хотя бы затем, чтобы я могла сказать Дионису: посмотри, нетрезвое чучело, Тезей и то не ревнует, ставит тебе храм, а ты...
– усмехнулась она.

– Как будто бы для Диониса некому строить святилища...
– заупрямился Тезей.

– Вы - не Азия и не настолько богаты, чтобы каждый день ставить по храму... Может быть, и к лучшему, - добавила Ариадна.

– Почему?

– Потому что, будь вы богаче, тут же начнете создавать армии и станете, как вам покажется, совершать великое дело завоеваний.

– Ты рассуждаешь, как будто ты уже не мы. Быстро переменилась.

– Это естественно, я женщина и жена бога... Зачем тебе божественный враг... Построй храм Дионису.

Тезей словно не слышал ее.

– А что мне сделать для моего сына?

– Сын, - повторила Ариадна.
– Ты думаешь, у тебя один сын, - помолчав, добавила она.

– Как!?
– похолодел Тезей.
– И еще где?

– Сам узнаешь. Сейчас не скажу. Так построишь храм?

– Построю, - выдавил из себя Тезей.

– Что касается нашего с тобой сына, - слово "нашего" Ариадна подчеркнула голосом, - то назови район Афин, где селятся гончары и художники, Керамиком, или Керамикосом.

– Назову.

Теперь они понимали, что главное сказано. Помолчали, глядя друг на друга.

– А тельхины?.. Эти заговорщики, тебя не выдадут?

– спросил Тезей.

– Не узнают... А если и узнают, пусть попробуют... Кстати, помнишь, я тебя предупреждала, чтобы ты с ними был поосторожней. Они изобретательны, дальновидны, вспыльчивы, иногда - даже коварны, когда хотят добиться своей цели.

– Помню...

Их разговор продолжался как бы сам собой.

– Я теперь лучше знаю их тайны... Это заговор, как бы тебе сказать, Ариадна поискала слова.
– Это заговор искусства, культуры, знаний, которые собираются завоевать человечество... То есть, заговор с благими побуждениями. Так что с ними можно подружиться.

– Почему же тайно, - недоумевал Тезей, - заговор...

– Посмотри вокруг, разве многие их поймут и правильно истолкуют... Конечно, - согласилась Ариадна, - отгораживаться от тех, к кому стремишься... Опять заблуждение наше человеческое...

Слово "наше" вселило в Тезея какую-то надежду.

– Я увижу Керама?
– спросил он.
– Может, он станет потом жить в своем Керамике?

– Нет, - сухо ответила Ариадна, - Дионис найдет, где его поселить.

– И тебя?
– опять не удержался Тезей от ревности.

– И меня, - подтвердила она.

– Ариадна!
– воззвал Тезей.

– Не стоит ни к чему возвращаться, Тезей, - остановила его она, - того, что было, уже не найти... Прощай.

Ариадна повернулась и вошла внутрь храма. Свет тут же погас, словно она задула светильник.

Тезей не рванулся следом за ней. Он знал, что в храме ее больше нет.

В последующие дни оживление в Афинах прорвалось наружу. Всюду открыто обсуждались два предстоящих события, соединявшиеся воедино в головах славных жителей города. Первое - сильно запоздавшее празднование возвращения Тезея с юношами и девушками, спасенными от Минотавра, из критского Кносса, посвященное не Аполлону, как следовало ожидать, а Дионису. Второе - упорно поговаривали о введении не только в Афинах, но и по всей Аттике народовластия и равенства. По этому поводу особенно разыгрались страсти. Афиняне недоумевали. Они и без того считались равными и, поскольку народных собраний никто не отменял, взять не могли в толк, что это за штука народовластие. Новая игра, потешались некоторые шутники: скажем, всеобщей волей ослы объявляются лошадьми. Или горластые лягушки приравниваются в пении к мелодично стрекочущим кузнечикам. И все вокруг смеялись. Некоторые принялись даже утверждать, что следует проголосовать и за переименование времен года. И тут как раз в этом подоспела всамделишная необходимость. Осхофорий - так называлось предстоящее празднество - следовало бы справлять прошлой осенью, когда корабль Тезея вернулся с Крита. Этому помешал траур по Эгею. Но тогда праздновать Осхофорий следует несколько позднее, предстоящей осенью. Ждать, раз решено праздновать, разумеется, никто не предлагал, а вот объявить общей волей на дворе осень - такие шутки были в ходу. В самом деле, не отменять же угощений, не отказываться же от вина, которое обильно льется в честь Диониса, и тогда даже равные становятся наировнейшими друг другу...

Тем временем Тезей вместе с Мусеем отправились к жрецам на переговоры. Если уж не избежать прямого участия Диониса в афинских делах, то и строительство храма этого бога, и предстоящие праздничные церемонии пусть берут на себя его люди. Так Тезей все-таки отстранится от прямого участия в том и в другом. Конечно, он предоставит им все, чем располагает и он, и город, все, кроме самого себя.

Одеон, самый влиятельный жрец храма Диониса, сын бога, как он утверждает (и действительно, имя его земного отца никому в Афинах неведомо), встретил их в Лимне у самого храма, словно близких знакомцев. При свете дня храм, обросший снизу землей и в нее, кажется, погружающийся, не выглядел ни загадочным, ни торжественным, а просто старым.