The Мечты
Шрифт:
«Ты видела, как он своих пацанов привел, извращенец? А это его «мальчики»? – писала Таша, подкрепляя вопрос смеющимися смайликами. – И после этого будешь дальше спорить, что он не гей? Да я тебе точно говорю – цвет его ориентации нежно-голубой! Как думаешь, он активный или пассивный?»
Неувядающая мадам Пищик, конечно, изо всех сил сопротивлялась неизбежно атакующему ее возрасту
Неувядающая мадам Пищик, конечно, изо всех сил сопротивлялась неизбежно атакующему ее возрасту, проявляя активность не только гражданскую, но и как женщина. Нет, за мужиками она, разумеется, не бегала, поскольку была убежденной холостячкой с самой молодости и единственным
Однако, в определенном смысле, будучи хоть и престарелой, но все-таки девочкой, среди окружающих ее последние лет двадцать старушенций-вдов, она стремилась к сохранению ума в ясности (с переменным успехом), кожи – в свежести (и это ей вполне удавалось), а здоровья – в сохранности, ибо прожить ей хотелось подольше и все-таки увидеть, чем там закончатся выборы в США, очередная заварушка на Среднем Востоке, и как они на своей Молодежной улице придут к неминуемому светлому будущему.
Не так давно она вычитала, что лучше всего на здоровье влияет сон, и стала уделять этому недоосмысленному и недооцененному процессу как можно больше времени. Потому во дворе стало значительно тише днем, когда баба Тоня отходила ко сну. Сразу после тихого часа, заканчивавшегося приблизительно в 16:00 по столичному времени, на Первом канале начинался третий сезон «Запретной любви» - сегодня обещали показать целых две первых серии! Турки, чтоб им пусто было, второй закончили смертью Реджепа, и этого им не смогли простить ни местные телезрители, ни заморские. Баба Тоня тоже не простила. Даже убедила Юльку Малич (единственную, кто ее выслушал) найти и подписать петицию на сайте турецкого канала, где производился сериал. Что там требовали эти иноверцы ни Юлька, ни Антонина Васильевна так и не поняли – языковой вопрос стал камнем преткновения. Но подписали!
А канал решил срубить бабок и снять третий сезон, в котором Реджеп (о чудо!) выжил в чудовищной аварии, которую подстроил муж Айлы, погибший вместе с ним. Судя по анонсам, теперь секс-символ турецкого телевидения и предмет грез множества женских сердец, лишенный усов, поседевший и порядочно потрепанный, но не растерявший своего обаяния, справлялся с последствиями пятилетней амнезии и делал пластическую операцию, чтобы начать жизнь сначала где-то в Лондоне. А Айла, бедняжка, в одиночестве растила его ребенка, даже не догадываясь, что Реджеп жив! И как же они теперь встретятся, горемычные?
Именно для того, чтобы узнать ответ на этот вопрос, на 15:55 у бабы Тони был наведен будильник, чтобы ни в коем случае не проспать. И в это время отвлечь ее от просмотра не могли ни пожар, ни потоп, ни проклятая стройка за окнами. С ней баба Тоня планировала бороться с 8 до 13 часов уже завтра.
Расположившись у экрана телевизора с большой чашкой сладкого чаю и малиновым вареньем, Антонина Васильевна слушала заглавную песню, с которой начиналась каждая серия любимого сериала, и предвкушала, предвкушала и предвкушала.
В самом разгаре ее предвкушения, когда показывали последние минуты второго сезона, дабы погрузить зрителя в атмосферу абсолютной трагедии и безысходности, случилось поистине невероятное, отчего баба Тоня даже подпрыгнула в кресле и пролила на себя чай, к счастью, не очень горячий.
За окном, откуда-то сверху прямо к ее спутниковой тарелке на неизвестном земным жителям объекте подлетел... инопланетянин. Ну, это она сперва сослепу и с перепугу решила, что инопланетянин. А потом поняла, что ничего подобного. Рабочий спускался на подъемном механизме специализированного строительного автомобиля.
Батюшки! Откудова здесь вообще такой взялся-то?!
Рабочий же, не особенно обращая внимание на опешившую мадам Пищик, принялся колдовать над ее антенной,
внимательно разглядывая, как та крепится и, о боги, как снимается!Антонина Васильевна, в конце концов, не выдержала и рванула к окну, отворяя створку.
– Ты чего это, собака такая, делаешь, а? – возопила она на всю улицу, так, что слышали и на проезжей части.
– Антенну, бабка, будем демонтировать, - авторитетно заявил рабочий в идеальном, как только что с витрины, комбинезоне.
– Как демонтировать? Почему демонтировать? За что демонтировать? – в ужасе схватилась баба Тоня за сердце.
– Так положено.
– Кем это положено? Я вам свою антенну не отдам! У меня «Запретная любовь», понятно?
– А у меня, бабка, закон. А там написано: ничто не должно портить облик памятника. У вас памятник? – спросил рабочий мадам Пищик, и сам же ответил: - Памятник! Вот и всё. Будем демонтировать. Так что ты это… завязывай со своей любовью.
– Это кто ж такие законы пишет-то?
– Кому положено, тот и пишет.
– Вы на каком таком основании вообще сюда приперлися? Я жаловаться буду!
– А это всегда пожалуйста, - милостиво согласился рабочий и, вынув из нагрудного кармана подходящий инструмент, потянулся к антенне.
– Э-э-э! – заверещала Антонина Васильевна, пытаясь то ли выхватить у добра молодца его инвентарь, то ли его самого скинуть вниз, как вдруг поняла, что смущало ее все время этого в высшей степени сюрреалистичного разговора.
Муравьи. Не в смысле муравьи как муравьи. А рабочие, как муравьи, облепившие дом. В соседнем подъезде пытались снять кондиционер, и их счастье, что бузотер Василий на работе. На крыше башенки бродили несколько мужиков, занятых какими-то изысканиями. Внизу стояла группа, занятая развертыванием лесов. А уж техники-то нагнали – мама дорогая!
Это сколько ж она проспала, что тут такое?!
Пытаясь поднять с пола челюсть, баба Тоня снова обернулась к рабочему, лихо орудовавшему над ее антенной.
– Слушай, мил человек… - пробормотала она, окончательно утратив связь с реальностью, - это чего это делается, а? Нас чего? Сносят?
– Ты что, старая, совсем ополоумела? Про любовь пересмотрела? – ошалело отвлекся от своего занятия рабочий. – Реставрируют вас! Скоро станет ваш сарай дворцом.
– Чего?!
– Чего-чего... Ремонтировать, говорю, халупу вашу будем.
– Так а куда ж мне тарелку-то?
– Ну, может, во дворе и разрешат повесить, - задумчиво протянул мужик. – Узнавать надо. Но все равно, это после того, как ремонт закончим.
Бабка глупо кивнула. Но теперь уже на него не смотрела, внимательно следя за творящимся вокруг. В голове ее тоже что-то серьезное происходило. Результатом стал ее озабоченный взгляд на рабочего, после чего она брякнула: «Ты давай только аккуратно мне! Все чин по чину до последнего винтика – проверю!» - и рванула прочь из квартиры, на ходу надевая тапки, второй халат поверх того, что был на ней, и накидывая на голову шарфик.
Неизвестность относительно судьбы Реджепа терзала ее душу страшно. Но тут уж и собственная дальнейшая судьба пугала не меньше. Потому как доверить будущее родных стен кому попало Антонина Васильевна не могла.
Вылетев на площадку, своего подъезда она тоже не узнала. Прямо на лестнице обосновалась целая группа людей, о ужас, снимающих штукатурку. Люди эти на вид были весьма серьезны и от обычных привычных бабе Тоне работяг отличались кардинальным образом хотя бы тем, что один из них неожиданно выдал: «Вениамин Порфирьевич, будьте столь любезны, передайте пожалуйста скребочек!», - на что тот, кого величали столь нетривиальным именем, отвечал: «Ну что же вы, Аркадий Эдуардович! Вы сперва тут щеточкой пройдитесь, вот этой, с жесткими щетинками, да поглядите, может, и без скребочка обойдетесь!»