The Мечты

Роман побледнел, и его рука с нежным букетом опустилась вдоль тела, превращая цветы в веник. Потом он качнул головой, будто бы отгоняя растерянность, и выпалил:

– Что за бред! Я никогда тебя не покупал!

– И что же значит присланная тобой кофемашина?

– Только то, что я хочу, чтобы ты пила нормальный кофе, раз тебе медом намазано в этой богадельне. Если так уж обидно за твоего Артема Викторовича, то можешь и его как-нибудь угостить, так и быть – разрешаю!

– Разрешаешь? – не на шутку вскипела Женька. – После всего, что ты ему наговорил?!

– А он мне?! Почему ты вообще его защищаешь? Я его что? В рабство насильно загонял?

– Ты был исключительно любезен! Заявляя о цене!

– Он вывел меня из себя! Сам напросился! Можно подумать у него десятки вариантов!

– У него вообще может не быть вариантов! – продолжала бушевать Женя. – Но это вовсе не значит, что он должен принимать твои, если не хочет! И уж ты совсем не должен рассуждать о купле-продаже! Тем более – угрожать! Не всё покупается, Рома! Не всё и не все!

– И вот именно он – не покупается?

– Ну он же не согласился на твое предложение.

Его кадык резко дернулся, как если бы Моджеевский проглотил слова, которые еще минуту назад собирался говорить, и вместо этого прищурился и сжал челюсти так, что заходили желваки.

– Не согласился, - хрипло сказал он. – И это полбеды. Но, кажется, я знаю причину, по которой он не согласился, и она мне совсем не нравится. А уж то, что ты за него так... рьяно... заступаешься... Вызывает некоторые подозрения.

– Какие еще подозрения? – удивленно спросила Женя. – О чем ты?

– Такие! На работе вы вместе, в соседних кабинетах, в обед чертову рыбу покупаете вместе, по полу тоже вместе ползаете! Сейчас ты его защищаешь вместо того, чтобы помочь мне его убедить. И ты ведь тоже не хочешь уходить из этого проклятого политеха!

– Мне кажется, что ты ждешь от меня оправданий.

Роман раскрыл было рот, но удержался. Снова. Римскую сцену повторять не хотелось категорически. Потому он прикрыл глаза, а когда раскрыл их, выглядел устало, но уже не сердито.

– Он точно за тобой не бегает? – мрачно спросил Моджеевский.

– Юрага?

– Юрага.

– Глупости какие! Мы просто коллеги.

– И он тоже так считает?

– Я не умею читать в чужих головах, - вздохнула Женя, - но уверяю тебя, он за мной не бегает.

Некоторое время Моджеевский молчал, глядя на нее. Потом шагнул еще ближе, вплотную, поднял букет и протянул ей. Нежно-кремовые розы источали такой же нежно-кремовый аромат, но сейчас не радовали.

– Каюсь, приревновал, - проговорил Роман. – Но я хочу, чтобы ты была на моей стороне, а не на чужой. Я хочу, чтобы мы в одной лодке плыли.

– Люди – не товар, - упрямо проговорила Женя.

– Люди не товар. Юрага – не товар. Ты тоже – не товар. И я не товар. Никто не товар. Успокоилась? Или мне извиниться перед ним? Так мне не слабо.

– Не слабо? – растерявшись от его слов, переспросила Женя. – Ты себя слышишь, Ром?

– А ты меня? Я тебя люблю! Я тебя ревную! А ты... за этого идиота обиделась!

Она сердито отвернулась, обдумывая ответ. Ругаться не хотелось и ей, но и оставлять недосказанным то, что чувствовала, не получалось.

– Я за себя обиделась, - проговорила Женя после недолгого молчания. – Ведь если бы не наши с тобой отношения, и на месте Юраги была я – ты вел бы себя точно так же.

– Не вел бы, - вздохнул Роман и неожиданно прижался щекой к ее макушке. – Ты молодая привлекательная женщина, а не упертый мужик.

– И я бываю упертой.

– Когда ты упертая, я еще больше тебя хочу.

– И поэтому делаешь то, что я прошу не делать? – хохотнула Женька и потянулась к нему.

– Иногда и поэтому, - улыбнулся он, цветы полетели в сторону, и она оказалась в его объятиях. – Но сейчас – честно и благородно приревновал. Оказывается, это тоже заводит.

– Балбес ты, Роман Романович, - довольно проурчала Женя, - хотя и БигБосс.

Моджеевский зарылся лицом в ее волосы, потом скользнул ниже, к шее, и стал целовать ее белоснежную кожу в полукружии, все ближе подбираясь к ключицам, слегка щекоча и в то же время возбуждая. А когда оторвался, взгляд его из-под хитроватого прищура посверкивал обожанием, и как он ни старался придать голосу ноток вины, у него получалось плохо:

– Давай больше не будем ссориться, а? Я вообще планировал этот вечер провести... иначе, лучше. Чтоб ты хоть дней на десять запомнила, пока меня не будет.

– Какие десять дней? Как не будет? – встрепенулась Женя.

– Да понимаешь... к вечеру все решилось. У меня Фролов в Мюнхене сделку готовил. Я думал, слетаю подписать и обратно, а там какие-то подводные камни на переговорах всплыли, Валентиныч не уполномочен... да и лучше мне самому разобраться. Но я надеюсь, что это займет не больше недели, а там как знать... в общем, завтра самолет.

– Утром? Вечером?

– Мне в четыре вставать, чтобы успеть... я по-прежнему так и не купил собственный самолет.

– А поближе Мюнхена ничего не было, да? – улыбнулась Женька.

– Ну я же БигБосс... Могу надеяться, что к моему возвращению ты все еще будешь здесь?

– У тебя нет оснований думать, что меня здесь не будет.

– Раз так, то, когда вернусь, сделаем заявление для прессы... Назначай дату, Жень.

– Давай ты вернешься, и выберем дату вместе, - мотнула головой она.

– Опять упрямишься?

– Ну пожалуйста, - просительно протянула Женька.

Моджеевский закатил глаза и, прежде чем ее поцеловать, нарочито строго буркнул:

– Ну вот и как можно с тобой спорить! Запрещенный прием!

А после наконец добрался до Жениных губ. И это тоже было запрещенным приемом с его стороны, потому что, занимаясь любовью с мужчиной, который бесконечно нравится, сложно удерживать в голове какие бы то ни было мысли – неважно, правильные или нет. В конце концов, главным было то, что она действительно не хотела ругаться.

Утверждаться в своей правоте?

Еще ни один спор не был выигран безоговорочно, ведь трудно внушить другому человеку свои мысли и чувства, тем более, такому, как Моджеевский! Одно несомненно и переосмысливанию не подлежит – он ее любил. Он о ней заботился. Он пытался ей нравиться по мере своих возможностей и умений. «... в свободное от звонков Нины время», - саркастично добавлял Женин внутренний голос.