The Phoenix

====== II ======

ЧАСТЬ II

Беатрис

– Мистер Джексон, что вы можете рассказать о барокко? – гнусавый голос преподавателя выводит меня из транса.

Все поля моей тетради по истории архитектуры исчерчены зигзагообразными линиями. Нелегкая судьба тетради каждого художника. Неделя семинара. Неужели это самое ужасное, что может быть в жизни человека? Не знаю, но, кажется, Перси вырубит преподавателя, если он не перестанет заваливать его тупыми вопросами об архитектурных направлениях. То ли дело Аннабет. Она сидела рядом со мной и ухмылялась. Мол, не учил, твои проблемы. Жестоко, но я солидарна с ней – Джексон слишком часто плевал в потолок.

Когда Аннабет встречает мой укоризненный взгляд, она только пожимает плечами. Ладно, Перси Джексон. Твой толстый зад буду спасать я.

– Ну… это архитектурное направление возникло в начале 19… – я отрицательно машу головой и в воздухе рисую римскими число 16. – Двадцатого… Нет, подождите. Тринадцатого? Ах, да. Четырнадцатого столетия.

Я начинаю злиться. От такой жестикуляции у меня сводит мышцы рук. Серьезно, Джексон? Ты настолько туп, чтобы не различать цифры? Именно сейчас мне почему-то кажется, что друг делает это назло Энн. И это раздражает. Он не учит, чтобы досадить ей, а я подставляюсь, чтобы помочь ему. Не логично? В духе Джексона.

– Отлично. – С издевкой говорит мистер Доддерс. – Что-нибудь еще?

Морские глаза умоляюще уставляются на меня. Аннабет по-прежнему молчит, но теперь, подперев лицо ладонью, наблюдает за мной. Ха-ха, как смешно. Я спасаю шкуру твоего ненаглядного, чтобы того не выперли из университета, а ты смеешься надо мной. Я еще вспомню это тебе, Чейз.

Я стараюсь показать Перси, что это направление берет свое начало в эпохе Возрождения. Для этого я замертво падаю на парту, а потом словно «возрождаюсь», принимая обычное положение. Аннабет давится смехом. Глаза друга округляются, и он смотрит на меня так, словно я ненормальная. Я повторяю это телодвижение еще раз, но ему все нипочем.

– В чем дело, мистер Джексон?

– Я забыл, секунду. На языке вертится, – он корчит гримасу недоумения, пытаясь понять, что означает мое странное поведение.

Остальные по-прежнему молчат. Кроме Аннабет, театр одного актера видит только Перси. Ладно, быть изгоем круто. Ты мало кого интересуешь и можешь делать все, что тебе угодно. Но вот Джексону эта привилегия мало помогает. Вот бы Катрин или Джерри подсказали ему, Доддерс ведь глуховат, а они сидят в первом ряду. Но они звезды вуза, а это Перси Джексон, так что расклад явно не в его пользу.

Я шагаю пальцами в воздухе, пытаясь передать смысл предложения, и снова падаю на парту. Пришло из Возрождения.

– Этот стиль шел в ногу со смертью…

Послышались гулкие смешки. Та самая Катрин откинулась на сиденье и игриво поправила волосы. Мне обидно за Перси, ведь он совсем не глуп. Но, кажется, об этом знаем только я и Аннабет, которая все время пыталась опровергнуть этот факт.

– И что же в нем такого смертельного?

– Я думаю, слишком острые и хаотичные углы, – уверенно говорит друг и улыбается ни то аудитории, ни то Доддерсу, ни то мне. – Ведь стиль барокко средневековый, а люди в то время думали не о здоровье, а о красоте.

Хохот стал слишком громким, но преподаватель не обратил на это никакого внимания.

– И что же? Как люди с этим справлялись? – с неподдельным интересом спрашивает он.

– Жили как-то, – подумав, отвечает Джексон. – Слушайте, мистер Доддерс, давайте расскажу о древнегреческой архитектуре и ее влиянии на развитие искусства архитектуры?

Преподаватель стягивает очки и промакивает глаза салфеткой.

– Персей, у вас очень интересное имя, не находите? Может быть, вы знаете, в честь кого вас назвали? Если ответите, ставлю плюс балл к вашему ответу.

Перси слабо ухмыляется и посылает Аннабет гневный взгляд. Та скептически поджимает губы и кривит недовольную гримасу. Негласная перепалка продолжается не больше десяти секунд, но из этой «драки» Перси выходит победителем.

– Знаете, мистер Доддерс, – он искренне улыбается преподавателю, – не в курсе.

– Что ж так, мистер Джексон? Это неуд. Это третий неуд за этот семестр. Вы движетесь в неверном направлении.

– Скажите об этом древнегреческому герою-полубогу, – криво ухмыляется Джексон и бредет на свое место.

В аудитории повисает тишина. Он знал ответ и молчал? Я удивляюсь этому парню все больше. Не понимаю, зачем он зарабатывает себе плохую репутацию? Неужели хочет вылететь из университета? А как же Аннабет? А я?

А как же я?

Видимо, весь мой испуг, непонимание и замешательство написаны у меня на лице, потому что в следующее мгновение он по-дружески треплет меня по щеке. Дурацкая привычка. Дурацкий Джексон. Дурацкие щеки. Я зла на весь мир, а в первую очередь на этого самодовольного идиота.

Остальные полчаса семинара проходят в относительно спокойной обстановке. Не считая буквально искрящегося воздуха между мной и Перси. Выступления остальных моих однокурсников не вызывает в аудитории ровным счетом никаких эмоций. Не потому, что они выступали лучше, а потому, что они не были Джексоном. Если речь заходит о моем друге, в мгновения ока найдется какой-нибудь остроумный шутник-выпендрежник. Если раньше он хотя бы позволял вступаться за себя, просто на просто не закрывая мне рот, то теперь наш мистер «я большой мальчик и умею пользоваться сливом», вставал в позу, едва я заикалась о его защите.

Аннабет считает это его новой отличительной чертой характера. Они знакомы с Перси с седьмого класса. Тогда Джексон был главной задирой школы, теперь же, будто устав от амплуа петуха, через чур быстро стал пацифистом. Какого черта, хочется спросить?

Наконец, лента заканчивается, и последний докладчик садится на свое прежнее место. Доддерс диктует темы для новой работы, но я не слушаю его. Во мне кипит злость и обида, недоумение и смятение, грусть и отчаянье. Я думаю и о провале Перси, и о Чарли, и обо всех несчастьях, что навалились на меня. Мне нужно искать работу, потому что теперь я снимаю квартиру вместе с четой Джексонов. И не смотря на то, что затраты мы делим на троих, они обходятся моему бюджету в круглую сумму. К тому же, мне нужны новые краски, холсты и кисти. Не тащить ведь все с университета?

– Ну, чего ты? – голос Джексона звучит примирительно, но меня это раздражает.

– Мой лучший–друг идиот, как мне с этим быть?

– Никак. У моего парня рыбьи мозги, Би. – Аннабет треплет угольные волосы парня, за что получает кривую гримасу недовольства. – Будем считать, мы в расчете.

– Этот старик просто валит меня.

– Просто у тебя рыбьи мозги, – пожимает плечами Энн.

– Я хочу есть, а когда я хочу есть, я слишком зол для того, чтобы обсуждать серьезные вопросы, Воображала.