The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты
Шрифт:
– Тебе это интересно?
– Не-а! – Я сплевываю под ноги. – Но все лучше, чем тупо сидеть в тишине.
– Зайди на мою страницу «Вконтакте», там есть избранная музыка. А с рубашкой случайно вышло... Я футболку в машине сигаретой прожег на груди...
– Бывает...
– Какая глупость! – Хижняк приподнимается, закрывает лицо руками. – Блядь, попасть, как первокурсник, с коробком шмали!
– А ты им денег предлагал?
Хижняк молча кивает.
– Совсем не берут?
– Не хватило.
– А сколько предложил?
– Косарь грина,
– И они тебя за косарь не отпустили? – Я хлопаю себя ладонями по коленкам.
– Сказали, за двоих мало.
– То есть... – Я встаю. – Ты за меня, что ли, тоже просил?!
– Забей, все равно не отпустили.
– А с чего это вдруг мы стали такие сердобольные?
– Да так просто...
Пауза.
– Ты им правда за меня денег предложил? – сажусь рядом с ним.
Он кивает.
– Ну, спасибо! – жму ему руку.
– Не за что.
– Я как бы... тронут, чувак.
– Это же все из-за меня получилось. Не знаю, что на меня нашло... правда. – Он хлопает меня по руке. – Sorry.
– Да ладно, я же первый полез.
– Я бы на твоем месте тоже полез.
– Просто прорвало. – Я тру переносицу. – Знаешь, тотальное раздражение. Когда бесит все вокруг. Весь на нервяках.
– Интересно, мы изначально были такими или это издержки работы? Популярности?
– Наверное, с самого начала. На телеке ни один нормальный человек не работает.
– Но мы же вроде нормальные! – Олег смотрит на меня, потом на свои руки. – Я три года назад играл на гитаре. У нас даже команда своя была. Играли что-то среднее между Coldplay и Muse. И все было значительно проще.
– А я три года назад был гангста-репером. – Я пожимаю плечами. – Так смешно теперь! Я, Ваня и Антон. На полном серьезе делали вид, будто занимаемся музыкой.
– Три года назад. Кажется, вчера. На самом деле в этом городе год – за пять...
И мы начинаем говорить о прошлом. Всплывают названия клубов, имена, журналы, интернет-порталы, презентации, концерты, общие знакомые. Музыка, кино, истории, в которых каждый из нас мог оказаться на месте другого. И в какой-то момент мне кажется, что эта тема была кем-то придумана для нас. Два человека, которые вышли в дождь, чтобы случайно встретиться на остановке в ожидании последнего троллейбуса, который так и не пришел. Мы пугающе одинаковы, какого же черта не выяснить это раньше?! Тщеславие? Страх раскрыться?
– Я иногда спрашиваю себя: чем ты занимаешься, Олег? Чем ты, блядь, занимаешься, уродец?
– Делаешь хорошее шоу! – хлопаю его по плечу.
– Я?! Я делаю говенное шоу, чувак! Весь его смысл – уесть тебя. Я даже не помню, из-за чего все это началось, но так оно и продолжается.
– Да брось ты, обычная конкуренция!
– Какая, к черту, конкуренция?!
– Это телевидение, чувак! Такая игра. Знаешь, как рестлинг – где все спектакль, все вроде бы понарошку, но ключицы ломают на самом деле.
– Все это нелепо и банально. Взрослому мальчику
вроде меня каждый день думать о том, что завтра я могу потерять рейтинги, или допустить фак-ап, или просто всем надоесть... – Он встает. – А ты... ты больше ничего и не умеешь. Знаешь, я ведь когда-то был неплохим журналистом. Писал музыкальные обзоры, брал интервью. «Роллинг Стоунз», «Афиша», «Тайм Аут»... Все к черту растерял! Забыл, как это делается.– Я тоже многое забыл, но, если честно, мне нравится то, чем я занимаюсь. Напряжение, страх перед будущей невостребованностью – это будет завтра. А я не хочу смотреть в завтра. Для меня это как шестой сезон «Lost». Никогда не знаешь, будет ли продолжение.
– А у меня давнее подозрение, что все, чем мы занимаемся, никому, кроме рекламодателей, не нужно. Иногда мне кажется, что и аудитории-то нет вовсе. – Хижняк нарезает круги по обезьяннику. – Ну, то есть все тупо дрочат в интернете, а каналы башляют «Гэллап», чтобы показать, что их смотрят какие-то миллионы.
– А у тебя есть мечта? – неожиданно для самого себя спрашиваю я.
– Хочу свалить за границу, – не задумываясь отвечает он.
– И что ты будешь там делать?
– Пиццу развозить, собирать клубнику, ну чем там арабы занимаются?
– Я там жил. Там все по-другому. – Я улыбаюсь. – Не лучше и не хуже. Просто там нужно сбросить шкуру, впивать порами людей, их речь, привычки. У меня не получилось. Я свалил сюда.
– Я тебя понимаю, чувак. Еще ты мог бы сказать мне: «попробуй заниматься другим», типа, сделай другой проект, скажи новое слово. Но я сам себе это говорил тысячу раз. У меня не вышло. Сначала. А потом перестал пробовать.
– Думаешь, что сможешь без всего этого?
– Без этого? – Он обводит рукой стены. – Без ментов, рейтингов, понтов?
– Без обожания. Тебя же любят. Наверное, пара фан-страниц «Вконтакте» и «Одноклассниках» есть?
– Я не хочу, чтобы меня обожали за то, что я раз в неделю занимаюсь пошлыми подъебками, которые всем так нравятся.
– Тебя любят не за это. Ты герой, Олег. Ты герой для своей аудитории.
– Я не герой. Я жертва этого города, чувак. Я покупаю кроссовки, машины, новые зубы, дорогой алкоголь, снимаю дорогую квартиру. Все это из стремления соответствовать социуму. Вписаться в круг, очертить рамки, дать понять. Я покупаю вещи, чтобы... в конечном счете покупали меня. И весь мой андеграунд заканчивается там, где начинается новый контракт. Я с удовольствием продаюсь.
– А ты бы предпочел ездить на метро, жить в Люберцах, ждать новогодней премии, стоять у вечного огня ксерокса, который множит никому не нужные отчеты? Жить отстойной жизнью рядового человека? – Я сажусь напротив, так, чтобы видеть его реакцию. – А в выходные напиваться. Сначала с друзьями, потом в одинаре, думая: «какое же я говно», да?
– Я и сейчас так думаю.
– Это издержки высшего образования. Закончил бы ПТУ, ерунда бы всякая в голову не лезла.
– Чувак, но ведь это тоже называется жизнью, так?