Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото
Шрифт:
Монахи уверяют, что благочестивые люди, угодные будде, видят на сочных свежих листьях этой сирени таинственные очертания божественных знаков; каждый листок считается поэтому драгоценной реликвией и обладает, по представлению паломников, целебными свойствами [196] . Внимательно осматривая улан-цзан-дан со всех сторон, я не нашел никаких знаков на листьях, но все же не мог противостоять своей научной любознательности, если так можно выразиться, и, сорвав маленькую веточку дерева Цзонхавы, бережно спрятал ее в записную книжку для последующего определения [197] . Мой поступок вызвал некоторый протест со стороны привратника, но сопровождавший меня сининский переводчик скоро успокоил бдительного ламу, передав ему от меня кусочек серебра.
196
Например, женщины заваривают и пьют настой листьев священной сирени как средство от различных послеродовых заболеваний. (Примеч. П. К. Козлова)
197
Тот же вид, что и в хребте Ала-шань – Syringa serrata. (Примеч.
Во внутреннем помещении Шабден-лхакан, кроме обычных бурханов, удивленному взору посетителя представляются внушительные фигуры зверей или диких животных – тигра, леопарда, медведя, яманов, антилоп и другие. Исполненные довольно удачно, эти чучела пожертвованы местными тангутами как трофеи собственной охоты.
Соседний храм Найчун-цзан-хан, с темно-красными стенами и золотыми ганчжирами на крыше величественнее предыдущего. На этом храме красуется надпись из золотых китайских иероглифов: «Величественная добродетель блестяще правит». Найчун-цзан-хан как-то особенно оттеняется рядом из восьми белых, как снег, субурганов. История основания этих надгробий такова. Стараясь расширить свои владения, китайцы Ганьсуйской провинции начали посягать на исконные земли монастыря, но ламы [198] последнего с восемью гэгэнами во главе при поддержке кукунорских номадов энергично отстаивали свои права на землю; в конце концов в разбор этого спорного дела вмешалось китайское правительство, которому было доложено о якобы начавшемся бунте монахов. Богдохан командировал в Гумбум отряд войск под предводительством знаменитого по жестокости в те времена принца Нэн-гун-вана. Прибыв в Гумбум, решительный и строгий принц начал расследование дела и, убедившись, что главными виновниками недоразумений являются восемь гэгэнов, потребовал их к себе и сказал им: «Вы, мудрецы гэгэны, все знаете – что было, что есть и что будет; скажите же мне, когда вы должны умереть?». Испуганные и понявшие свою тяжкую участь святители ответили: «Завтра!» – «Нет, вы ошибаетесь! – грозно вскричал Нэн-гун-ван, – Вы умрете сегодня». И отдал приказ своим воинам тотчас отрубить им головы.
198
Которых тогда насчитывалось около двух с половиной тысяч. (Примеч. П. К. Козлова)
Трупы гэгэнов подвергли сожжению, а на месте их казни ламы монастыря воздвигли восемь субурганов, или надгробных памятников [199] .
В пристройке-балконе к храму Шабдэн-лхакан, так же, как и в Найчун-цзан-хане, стоят чучела джара (Nemorhoedus) и двух диких яков, имеющих весьма свирепый вид: головы могучих животных опущены вниз, хвосты наподобие султанов подняты кверху, и вся поза их указывает на готовность поднять на рога первого встречного.
Визави главнейших святынь Гумбума [200] , на противоположном скате оврага, огорожен небольшой участок лесостепи, служащий местом для прогулок лам. По установленному исстари обычаю, здесь монахи часто испытывают друг друга в знании догматов буддийской религии и с этой целью устраивают публичные диспуты. Издали подобные собрания производят довольно оригинальное впечатление: слышен громкий гул сотни молодых голосов, отвечающих нараспев на вопросы товарищей; иногда раздаются отдельные возгласы и дикие крики, не нарушающие в сущности общего порядка, но кажущиеся странными постороннему наблюдателю. Первый раз, когда мне пришлось невзначай подойти близко к саду диспутов, я был встревожен необычайным шумом и подумал, что с монахами случилось что-то неладное.
199
После усмирения Гумбума принц Нэн-гун-ван направился в долину Дун-чэгу – «Восточное тележное ущелье», лежащую в десяти верстах к югу от нынешнего города Гуй-дуя, который в те времена еще не существовал. Остановившись в кумирне Чэ-ма-чжа-цон, принц попросил к себе всех лам и приказал их казнить. Ламы наскоро вооружились, и во время схватки коварный Нэн-гун-ван был убит, а войско его разбежалось. Тело Нэн-гун-вана впоследствии заключили в кирпичный склеп, а над ним преданные принцу солдаты воздвигли кумирню. До сих пор в этот храм приходят многие богомольцы и, плюя на изображение Нэн-гун-вана, всячески издеваются над его прахом, стараясь таким образом выразить китайцам свою ненависть и презрение к покойному. (Примеч. П. К. Козлова)
200
Г. Н. Потанин упоминает еще об одной святыне монастыря – черепе матери Цзонхавы. Этот череп, или каблык, хранится в стеклянной витрине храма Урчжиба, расположенного у верхнего конца оврага, и имеет вид полусферической чаши, окрашенной в голубой цвет. Края чаши отделаны серебром и украшены кораллами; в середине прикреплена серебряная бляха с жемчугами. (Примеч. П. К. Козлова)
Кроме больших и малых кумирен, в Гумбуме имеются еще почитаемые буддистами субурганы, из которых в одном, очень большом, сделан арычный проход, другие два – поменьше, известны под названием Чортэн-чжат и Намжимын-цорчжэ; первый из них устроен в честь бодисатвы, дарующего жизнь, – Аюши.
Все постройки монастыря, так же как и кельи лам, содержатся в образцовом порядке; здания отличаются красотою и прочностью, в некоторых из них, как например в большой кухне, замечаются даже попытки настоящего благоустройства; в очаг гигантской центральной печи вделано три настоящих медных котла высотою до двух аршин и диаметром до трех аршин каждый; топка соломою или мелким кустарником производится снизу. Таким образом, варка чая или, что то же самое, варка пищи [201] на всю братию главнейшего храма или просто для паломников совершается при наименьшей затрате энергии. Общей опрятности Гумбума в значительной степени способствует горный рельеф местности, дающий возможность всем нечистотам, смываемым дождевыми водами, стекать в одно общее русло-овраг и уноситься далеко, к подножью гор. Особую уютность и привлекательность придают обители древесные насаждения,
лужайки и цветники, разведенные на каждом свободном участке наиболее трудолюбивыми ламами.201
Как известно, универсальным напитком у обитателей Центральной Азии является кирпичный чай с молоком, а универсальной едой – цзамба, то есть мука из подсушенных зерен ячменя или пшеницы, смешанная или заваренная (до густоты теста) с тем же горячим чаем, маслом или салом. (Примеч. П. К. Козлова)
В Гумбуме находится шестьдесят три гэгэна, ведающих всеми ламами, общее количество которых простирается до трех тысяч пятисот человек [202] , причем племенной состав их определяется тремя национальностями – монгольской, тангутской и тибетской. Высшим лицом в управлении является ачжя-гэгэн; в помощь ему из представительнейших и разумнейших членов общины выбираются два лица – секретарь и ведающий светскими делами гэцкуй. Исполнительная власть и все сношения со светским начальством находятся в руках трех чиновников: да-ламы, сан-ламы и эмчи-ламы.
202
Гюк эту цифру увеличивает в два раза. (Примеч. П. К. Козлова)
Представители светской власти – три чиновника и гэцкуй – заседают в особом здании «Управлении монастыря», или, по-местному, Рчжива, расположенном на набережной ближе к нижнему концу оврага.
Наблюдающий за благочинием обители гэцкуй раза два в месяц делает обход всех улиц и наводит порядок; ему сопутствуют обыкновенно ассистенты, имеющие в руках четырехгранные расписные трости, которыми они очень умело действуют, прогуливая их по спинам, плечам и рукам провинившихся лам. Кроме того, во многих храмах подле дверей для острастки гумбумской братии развешиваются нагайки, состоящие из солидного черного кожаного ремня, прикрепленного к деревянной рукоятке; возможно, что один вид этих внушительных плетей влияет на юношей воспитательным образом. Во всяком случае, можно сказать, что гумбумские ламы ведут правильный и строгий образ жизни, поддаваясь соблазну лишь в редких случаях. Одним из источников всяких искушений является соседняя, расположенная в ста саженях внизу, неопрятная и густонаселенная китайская слободка – Ло-сэр, куда ламам запрещено ходить, но где их иногда можно встретить в веселой компании.
Ежедневные отправления церковных служб и разных учений производятся в Гумбуме с удивительной точностью – во всем видно строгое соблюдение известного порядка, поддерживаемого твердой рукой властного начальника.
Выгодное географическое положение Гумбума. – Многочисленные паломники, в особенности в период праздников. – Отъезд в Донгэр; новое знакомство с этим городом. – Тангуты и тангутки на базаре. – Приобретение этнографических предметов. – Оставление лишнего багажа. – Верховье Донгэр-хэ. – Перевал Шара-хотул. – Встреча с предводителем аймака Чамру и приход на Куку-нор.
Как высокопочитаемый буддистами религиозный центр, Гумбум собирает в свои храмы в известные праздники богомольцев, стекающихся со всей Центральной Азии; здесь можно встретить не только обитателей Южной Монголии и Куку-нора, но даже и обитателей Северной Монголии, с одной стороны, и обитателей Тибета – с другой. Многие караваны паломников на пути в священную Лхасу считают своим долгом сначала поклониться святыням, тесно связанным с именем Цзонхавы, а затем уже, отдохнув два-три месяца в гостеприимной обители, отправляться в дальнейший трудный путь.
Монастырь Гумбум из года в год богатеет; его многочисленные стада рогатого скота, преимущественно яков, равно баранов и табуны лошадей, увеличиваются за счет широких приношений окрестных номадов, которые, кроме того, дарят храмам золото, серебро, парчу, шелковые ткани, мускус, не говоря уже о массовом привозе монастырской братии продуктов: цзамбы, муки, масла, соли и проч. Кроме добровольных пожертвований, Гумбум, как и все монастыри Амдо и Кама, получает еще ежегодно большой доход милостыней. Десятки монахов периодически отправляются в окрестные кочевья за подаянием и, предлагая туземцам хадаки, бурханы и разные безделушки, получают взамен этого богатые дары природы. По натуре своей гостеприимный номад не в силах никогда отказать просящему ламе и тем самым нарушить благочиние патриархального быта центральноазиатца.
Праздников в Гумбуме довольно много [203] , и они длятся больший или меньший срок – периодами; едва оканчивается один, как начинается другой. В феврале буддисты справляют праздник нового года или «торжество истинной религии над ересью», сопровождающийся попеременно танцами, музыкой, театральными представлениями, иллюминацией; миряне и духовенство неизбежно соперничают при этом в благочестии и распущенности.
203
Г. Н. Потанин упоминает о шести больших праздниках в году: I. В первой луне, то есть 14–15 числа, Цаган-сар. II. В четвертой луне, 14 и 15 числа, в честь Томба, Цзонхавы и Арьябало, бывает цам – религиозная пляска. III. В шестой луне бывает цам. IV. В девятой луне, 21 числа – цам. V. В десятой луне – цам. VI. В двенадцатой луне, 29 числа днем происходит деление «соров» – символических фигур в виде трехгранной пирамиды – и сожжение их вечером без обычной в подобных случаях пляски. (Примеч. П. К. Козлова)
К концу новогодних торжеств в Гумбум прибывают с разных концов Монголии и Тибета особенно много паломников, спешащих к празднику цветов или масла. Монастырь очень скоро переполняется богомольцами, которые за неимением мест бывают принуждены разбивать лагерь вне Гумбума, на склонах прилежащих высот. Окрестности монастыря в несколько дней совершенно перерождаются и принимают вид сплошной ставки, пестрящей почти исключительно черными палатками тангутов или тибетцев. Ржание лошадей, рев верблюдов, хрюканье яков, лай собак и гул людских голосов сливаются в какой-то неопределенный глухой шум, которому оригинально вторят звуки труб, гонгов и ритмическое пение монахов.