Тигр, олень, женьшень
Шрифт:
И только обнаружили засекреченный лаз, как внизу, в зарослях, вспыхнул факел, послышались голоса, и среди них — нашего Василия.
Через несколько минут мы уже стояли у низкой двери таежного барака, видели освещенные коптящими смоляными факелами бронзовые бородатые лица хозяев и гладкое лунообразное — Василия Пака, их сверкающие глаза, белозубые улыбки. Мы, как по команде, поворачивались направо, налево, даже кругом, чтобы восхищенные зрители могли лучше разглядеть драгоценную ношу. Не скрою, эти минуты подарили нашему тщеславию незабываемое и, наверно, заслуженное удовлетворение!
По восточному обычаю несколько дружеских рук освободили нас от груза, ружей, биноклей. Все внесли в
Василий вздул в топке кана огонь, поставил чайник, начал вытаскивать из сумки привезенную почту: газеты за две недели, несколько писем. Я расположился у лампы, прочитал одно, второе. Василий позвал пить чай, окликнул Валентина, но тот не отозвался. Он пристроился позади меня, и я был уверен, что великий сердцеед и донжуан зачитался посланием очередной «единственной и неповторимой», когда услышал странное посапывание и обернулся. Нет, он не читал. Зажав в руке долгожданное письмо нераспечатанным, мой друг, опрокинувшись навзничь на теплом кане, спал мертвецким сном! Ни письмо, ни ужин не могли заставить его проснуться. В этот момент я понял, Что он действительно шел из последних сил.
Солнце едва взошло, но еще не заглянуло в узкую долину Сунгари, когда Валентин и Василий с пантами и вьючной лошадкой отбыли в далекий Андохён. А чуть позже, в сопровождении Чу-ёнгама и его товарищей, выступил в обратный путь на Пяктусан и я.
И вот все позади, как сон. За свежевымытыми зеркальными окнами стремительно бегущего на север экспресса проносятся поля созревающей кукурузы и гигантского, способного скрыть всадника с конем гаоляна. А поодаль проплывают начавшие золотиться пологие сопки Маньчжурии. Ранняя осень — лучшая пора на Дальнем Востоке.
В белоснежной накрахмаленной курточке и сорочке с черной бабочкой вышколенный японец-бой ставит на столик вагона-ресторана запотевшую бутылку пива и учтиво, с придыханием кланяется:
— Что будет угодно к завтраку? Омлет, кофе, тосты? Кари-райс?..
А я не могу оторваться от бегущих навстречу полей, лугов, речек, полотна виляющего параллельно шоссе и далеких гор на фоне бирюзового неба. Не покидает чувство нереальности и изумления: не нужно никуда шагать, тащить за плечами груз; ты в потоке цивилизации, которая увлекает в необыкновенно интригующее завтра, не заставляя тебя тратить силы. Одновременно где-то глубоко, подсознательно тешит мысль: нет, это не чей-то случайный великодушный подарок, это награда, закономерный результат твоей же с толком затраченной энергии.
Всей кожей ощущаю чистую рубашку и сшитый годом раньше в Шанхае «палмбичевый» летний костюм, невесомые, с дырочками прохладные ботинки. Рука все еще робко, но с удовольствием поглаживает гладкую щеку: непривычно прикосновение к бритому лицу. Двухмесячная пяктусанская борода осталась на пропахшей горячими компрессами, кремами и пудрой простыне китайской парикмахерской, истрепанная охотничья «шкура» — в давно знакомой корейской гостинице «Пуксон-ёган». В бумажнике, во внутреннем кармане пиджака, — солидная пачка аккредитивов…
Такая резкая перемена места, одежды и мироощущения — одно из самых ярких, незабываемых впечатлений, которые дарует зверобоям «биг гейм» — крупная игра, как называют серьезную охоту англичане.
Кто видел, как змея, забравшись под камень, с наслаждением закатив глаза, сдирает старую кожу? Я не был змеей, но мне кажется, что в подобные минуты мы переживаем нечто схожее…
Мысли обгоняют скорый поезд Тумынь — Синьцзин, спешащий в новую столицу Маньчжоу-Го. Завтра буду
гостить в комфортабельном коттедже у сестры Виктории: ее муж, старый друг Георгий Гусаковский, служит управляющим известной в Маньчжурии фирмы «Бринер и Кo» в Синьцзине. То-то будет рассказов и разговоров!Но это только первый этап, главные события впереди. Уже послана телеграмма в Харбин; там, на вокзале, встретит важный, в фирменном мундире и фуражке с галунами, портье самого фешенебельного отеля «Модерн» на их модерновском лимузине. Номер в гостинице уже ждет. В регистратуре навстречу улыбнется прелестная девушка Таня:
«На сегодняшний вечер я вас похищаю. Едем танцевать в „Иверию“…» А на следующее утро — уютный яхт-клуб на берегу широкой многоводной Сунгари. Рядом у пирса — катера, белоснежные яхты, лодки, на одной из которых веселый «ходя»-перевозчик — доставит на поистине Солнечный остров, где знакомые загорелые девушки и ребята с утра до вечера режутся в волейбол, теннис, купаются, катаются на яхтах.
Пока все это еще впереди…
Хван-посу
На высокогорном Намсанском плато зацветали черемуха и голубика, легкий ветер приносил разлитые над каньонами запахи весны. Здесь было уже совсем тепло. Однако на западе, окаймляя эту горную область, в дымке мерцал еще совсем белый становой хребет Серен.
Мы с братом и Алексей Петрович Шин кропотливо укладывали рюкзаки для дальнего похода. Вьючная лошадка стояла во дворе уже заседланная. Известный на всю округу корейский охотник Хван сидел на высоком пороге своей фанзы, болтая с домочадцами о каких-то пустяках, будто его эти сборы совершенно не касались. Но ведь он тоже идет с нами и так же надолго… О чем он думает?
Старый скептик и брюзга Шин не выдерживает и с гримасой, полной нескрываемого презрения, цедит:
— Хозяин, солнца уже много, мы почти готовы. А когда ты начнешь собираться?
Хван живо оборачивается, запрокидывает голову и хохочет:
— Эх вы, охотники! Да я давно жду вас. Я готов!
В недоумении переглядываемся: а где его вещи?
Ведь мы не на день идем… Не думает ли он покинуть нас с полдороги?
— Вот они, мои вещи! — Он снова заливается заразительным смехом. — Разве у таежника может быть много барахла в походе?
Он вскакивает на короткие крепкие ноги и демонстрирует готовность. Закидывает за плечи карабин, завязывает на шее маленькое, серое от старости полотенце и сует в карман неразлучную трубочку. Кисет с табаком у него на поясе. Он готов!
Мы ошеломлены такой беспечностью, и мой занозистый брат не сдается:
— А одеяло у тебя где, как ты спать будешь?
— Как?
Хван, не задумываясь, падает на спину посреди утоптанного глинобитного двора, раскидывает в стороны руки и ноги, зажмуривает глаза и издает громкий храп. Потом открывает один глаз, серьезно смотрит на нас и спрашивает:
— Ясно?
Но вдруг хлопает себя по лбу, высовывает язык, вскакивает и кидается на кухню. Появляется оттуда с бронзовой корейской ложкой в руке. Сует ее в карман и бормочет:
— Вот это я правда чуть не забыл. Ну, теперь все. Пошли!
Так произошло наше первое знакомство.
Талантливый следопыт, прямой и честный, всегда жизнерадостный, энергичный, с большим чувством юмора, Хван оказался отличным товарищем. Небольшого роста, почти квадратный, с узкими глазками на бронзовом лице и копной жестких черных волос, он чем-то напоминал медвежонка; поражал силой, ловкостью и удивительной сообразительностью.