Тигр всегда нападает сзади

Он замолчал, словно выдохшись, Кира тщетно ждала продолжения.

– Что-то я совсем запуталась, – наконец сказала она. – Это все было в Америке. А на острове-то как ты очутился? Не ближний же свет – из Соединенных Штатов на острова Океании попасть.

Он не отвечал и только смотрел бессмысленным взглядом в потолок. В какое-то мгновение Кире даже показалось, что он не дышит, и она осторожно подошла к нему, чтобы проверить пульс. И тут он сказал:

– Умный человек – не тот, кто изучил много наук, а тот, кто научился отличать добро от зла.

– Так это все умеют.

– Нет! Многие совсем не понимают. А другие говорят – что все от бога. Но не во всех земных делах есть бог, те, что неправедные, – они от дьявола. Вот как только я научился это различать, так и поумнел. А раньше все равно что дитя несмышленое был. Я провел в монастыре три года. А потом понял, что не могу больше. Меня тянет в море. Пустился снова в плавание, на каких корытах только не ходил. Один раз в такую передрягу попали, я был уверен – потонем. Вышел из строя один из двигателей. Второй еле-еле тянул. И тут начинается шторм. Да такой, что и на исправном-то судне сгинуть можно. Собрались мы в маленькой столовой, всю ночь до утра орали песни, пили. Но никого хмель не брал, так страшно было. Я тогда даже поседел. Утром все стихло, угомонилось море. Могу еще несколько таких случаев припомнить, когда мысленно с жизнью прощался. Но тот был особый. По всем расчетам, мы должны были погибнуть, но пронесло. Не иначе как ангел крылом своим прикрыл. Вот только в последний раз не повезло, видно, отвернулся от нас Господь. Мы тогда попали в жестокий шторм. Судно крутило и кидало. Двоих моих матросов смыло волной за борт, одного придавило реей. Это был сущий ад. Страшной силы ветер, жуткие звуки, доносившиеся с палубы… Мы сначала не поняли, отчего это, а потом догадались: ветер, попадая в трубы, создавал эту ужасную какофонию. А затем начали лопаться крепления, и трубы поползли на один борт… Я не знаю, как спасся. В какой-то момент я потерял сознание и очнулся выброшенным на берег. Из команды больше никого со мной не было. До сих пор не пойму, для чего мне Господь сохранил жизнь. Я виноват, из-за меня погибли люди. А сам я жив. Как такое может быть? И тогда я решил себя наказать, остаться на острове до своих последних дней. Не хочу никуда отсюда уходить, это мне возмездие. Понимаешь?

– Не совсем. Зачем же ты себе такое наказание назначил? Ты же верующий человек, значит, должен понимать: на все воля божья.

– Надо уметь в какой-то момент сказать себе: да, я виноват. И понести наказание. Дать обет Богу. Я выбрал одинокую смерть. Если Господь не призовет меня сейчас, я опять вернусь на свой остров и буду жить там один. Зря вы вообще вмешались, не надо было меня сюда привозить. Дали бы умереть.

– Не говори глупости! – возмутилась Кира. – Мы еще на свадьбе твоей погуляем! Кстати, тебе сколько лет?

– Пятьдесят пять, – безучастно ответил он, и Кира чуть не поперхнулась: выглядел странник Вианор гораздо старше.

– Но мне показалось, что ты сам подавал сигналы бедствия. Разве нет?

Вианор повернул голову и посмотрел на нее долгим взглядом.

– Человек слаб, – наконец сказал он. – Ему свойственно бояться.

Глава 17

Спустя два месяца и десять дней после исчезновения Киры. Начало августа

Эйнштейн как-то заметил, что тот, кто ощущает свою жизнь лишенной смысла, не только несчастлив, но и вряд ли жизнеспособен.

Вианор, несмотря на все усилия, прилагаемые врачом, шел на поправку очень медленно. Во время очередного осмотра своего трудного пациента Алан бросил на Киру задумчивый взгляд, и она сразу насторожилась.

– С ним что-то не так? – спросила она Алана, когда они остались наедине.

– Понимаешь, он не хочет жить. Все мои усилия бесполезны, если пациент сопротивляется лечению.

– Но разве он не поправляется, пусть и медленно? – спросила Кира.

– Посмотрим… Знаешь, не нравится мне все это. Выглядит Вианор так, будто из него какой-то инопланетный монстр высосал жизнь, оставив одну оболочку.

Ночью Вианору опять стало плохо. Он выкрикивал в бреду бессвязные фразы, звал кого-то, кричал «Полундра!» и «На абордаж!», а потом вдруг открыл глаза и заговорил чистым и звучным голосом, глядя прямо перед собой:

– В России не ценят своих женщин, и их забирают другие. Много женщин уехало из России в Европу, Америку… Я рассказывал американцам о нашей прежней жизни, а они говорили: надо ехать туда, растить там своих детей… Я любил русскую. Я и сейчас ее люблю. Расстояние – не помеха для любви. Любовь остается такой же, как была. Я не видел ее много лет и никогда не увижу в этой жизни. Но для любви это не преграда. Нельзя любить кого-то одного, нельзя перебирать – этот достоин больше, этот меньше… Нужно всех любить. Всех.

Он замолчал, и глаза его закрылись. Спустя несколько секунд он погрузился в тревожный сон.

– Что это было? – тихо спросил Алан.

– Тоска по родине, я так понимаю.

Когда спустя двенадцать часов Вианор пришел в себя, жар у него спал. Несмотря на мрачные прогнозы Алана, Вианор вдруг резко пошел на поправку.

Вскоре он начал вставать, ходить по двору и выполнять несложную работу. Кира радовалась за него. И поскольку ей очень хотелось понять, что же так подействовало на него, она не выдержала и спросила:

– Скажи, тебе ведь стало легче, потому что ты сам этого захотел?

– Да.

Он улыбнулся, и лицо его прорезали морщины.

– А что дало тебе силы?

– Мне приснился сон. Я видел себя гуляющим со своей любимой в райском саду. И она сказала, что недолго осталось ждать, я скоро соединюсь с ней.

Кира осеклась и побоялась еще что-либо спрашивать. Возражать ему она тоже не решилась: лицо Вианора было таким ясным и счастливым, что лишить его мечты о соединении с любимой – это как забрать у ребенка игрушку. Но сердце у нее сжималось от боли. Получалось, человек радовался как младенец тому, что скоро умрет.

* * *

Через две недели Вианор уже был практически здоров. Он ловил вместе с Аланом рыбу и ставил силки на птиц. Веселый, заводной, казалось, он полон жизни, и Кира стала успокаиваться. Она надеялась, что Вианор будет жить еще долго-долго и умрет лет через тридцать-сорок глубоким стариком.

Вианор даже выглядеть стал лучше. Пусть все такой же худой и жилистый, но больше не осталось болезненной бледности и желтизны в лице, на щеки вернулся легкий румянец, и кожа посвежела.

Кира очень радовалась за Вианора и не могла удержаться, чтобы не сказать ему об этом. Она горячо говорила ему, как прекрасна жизнь и нужно, несмотря ни на что, продолжать жить. А он смотрел на нее со снисходительной грустью и улыбался.

Ей даже было немного обидно. Чудилось ей в этом взгляде нечто такое, что бывает у взрослых, когда они слушают наивные рассуждения детей. Да она и чувствовала себя рядом с ним маленькой девочкой, пытающейся поучать человека с огромным жизненным опытом.

Однажды вечером они сидели на берегу у костра. Алан куда-то отошел, а Кира задумчиво глядела на волны. Она очень любила слушать плеск волн, он всегда успокаивал ее. Стоило ей попасть на море, и все тревоги отступали, а беды казались пустяковыми. Но сейчас мысли ее приняли совсем другой оборот. Последние дни она постоянно думала об Алексее. Ей то и дело мерещился его голос или запах его любимого одеколона. Это не нравилось ей и заставляло откладывать возвращение на родину снова и снова.