Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
Повеселились, а? "Витек- отек, Васек- засек". Ре-мембе? Ночевали на Байдарах, купались в Ласпи, танцевали в Ялте, выпивали в Коктебеле. Усталые, но довольные. А то, что выперли по не зависящим ни от кого обстоятельствам, так что же делать, если за все нужно платить, и разве это беда, коли мелких нету и лакей получает червонец вместо полтинника? И объясните вы мне наконец, дорогие соотечественники, кто в нашей стране русский, а кто - еврей. По мне -- русский ты, еврей, плевать я хотел, ты мне текст подай хороший, а кто его написал - чуваш, китаец, англичанин или принц Нородом Сианук, мне все равно. Я все путаю. Я - русский интернационалист. По мне - слово "жид" если и имеет право на существование, то отнюдь не как уничижающее определение семитской национальности. Поясняю примером - ТЕЗИС: некто - русский; АНТИТЕЗИС: сам по-русски писать не умеет и другим не дает; СИНТЕЗ: недавно читал советскую книжку, как эсэсовец застрелился, узнав,
СОРОКАЛЕТНИЕ БЕЗДЕТНЫЕ РУССКИЕ, тетя Муся и дядя Лева, повторим мы, терпеливо дождавшись конца авантюрной тирады медитирующего. Богатые русские - за два года до начала Международного фестиваля у них имелся приличный холодильник, кресла "модерновые", спали они на деревянной кровати, выделив гостям раскладушку и раздвижное кресло, тетя Муся носила шелковый халат (с птицами), угощала мальчика вишней, сливой, арбузом, дыней. Папа-покойник тоже не чурался радостей жизни: зайдет в шалман, стаканчик портвейна спросит, пивком запьет, конфетой закусит и - ходу в Кремль, смотреть Царей. В Зоопарк также ходили. Мальчик сделал бумажный пропеллер на палочке и бегал по химкинскому двору, отчего пропеллер весело кружился. Его остановили столичные дети обоего пола. Они сказали: "Давай играть. Ты откуда?" - "Из Сибири. Я хочу с вами играть..." - "Только - чур, чур трусов с меня не сымать", - деловито договаривалась девочка. Ее товарищи грубо расхохотались, а приезжий был сладостно изумлен - как это можно? посметь?! снимать трусы??!! Дети очень долго играли вместе - и бегали с пропеллером, и прятались, и скакали, и кричали: "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе голить..." Трусов не сымали.
БОРМОТАНИЕ ИЗ ОЧЕРЕДИ: - Неужели годы учебы в Московском геологоразведочном институте им. С.Орджоникидзе (1963-1968) являются лучшими годами моей жизни? Я жил тогда в общежитии на улице Студенческой, играл на гитаре, пел песни Б.Ш. Окуджавы, пил водку, вино, пиво, читал в Ленинской библиотеке роман Дж. Джойса "Улисс", потому что все редкие книги выдавались тогда кому попало, то есть и мне тоже. Занимался науками - геодезией, картографией, кристаллографией, минералогией, математикой, физикой, теорией научного коммунизма и др. Боже мой! Да я ведь получаюсь довольно образованный человек! Напротив моего дома строят Палеонтологический музей, красный, кирпичный, очень красивый! Как только его достроят, наймусь туда сторожем. Мне к тому времени, если Господь даст, будет около сорока, так что самый возраст настанет идти мне в сторожа, если, конечно, не выпрут меня с моей нынешней работы раньше, чем я думаю, и мне тогда раньше придется идти в сторожа, не дожидаясь завершения палеонтологической стройки... Если со мной и еще что-нибудь не случится, связанное скорее с Дьяволом, чем с Господом... Не уверен, что "дьявол" пишется с большой буквы, не знаю, в каких отношениях находятся дьявол и Господь, знаю, что умру и на могиле будет расти лопух, а что станет с душой - не знаю...
Не знаю. Не знаю. Не знаю.
Не знаю. И знать не хочу.
(Стихи сибирского поэта А.Т.)
СТУДЕНТ. Платили стипендию в размере 45 руб. в месяц, и следует подчеркнуть для реализма, что кабы не пьянствовал, то денег хватало бы вполне, несмотря на то, что отец умер в 1961 году, а мать получала пенсию то 36 руб. 75 коп., то 42 руб. 50 коп. (в зависимости от группы инвалидности). Но осуждать нельзя - пьянствуя, много повидал разных людей и еще больше наслушался от них разных историй. И жизнь была вполне сносная - носил "техасы" за 5 руб., башмаки на микропорке (12 руб.), демисезонное пальто из перелицованного габардина, за общежитие брали 3 рубля, комплексный обед из трех блюд стоил 35 копеек, каждое лето зарабатывал на практике по 300-500 рублей (высокооплачиваемые геологические работы в условиях Крайнего Севера), руководимый и вдохновляемый лучшим другом и компаньоном жизни Борисом Е., овладел серией денежных шуток (спорим на бутылку, что встанем оба на расстеленную газету и ты меня рукой не достанешь?). То есть средний прожиточный доход молодого человека приближался к семидесяти ежемесячным рублям, что совсем недурно для его лет, учитывая, что предел низкой оплачиваемости составлял тогда в нашей стране 60 руб., а самая дорогая водка стоила 3 руб. 07 коп. Совсем недурно, и нечего ему прибедняться, нечего корчить из себя сироту.
И все же наступал тот день, когда им понималось (не "он понимал", а "им понималось") - пора...
Пора ехать к тете Мусе и дяде Леве. Во-первых, навестить родственников, во-вторых, пообедать, в-третьих - денег занять, потому что их опять нету. Нумерация причин важности визита - произвольная.
Он деньги всегда занимал с дрожанием сердца, будто в воду холодную бросаясь. Готовился на кухне,
когда тетя Муся котлетки жарила, а он ей докладывал о своих успехах в учебе, с дядей Левой телевизор глядя, уже подбирал слова, которые окончательно оформлялись во время обеда, когда он старался есть, а не жрать. И все же страшно потом, почти на пороге, вдруг им выпаливалось:– Да, тетя Муся, я совсем забыл. Вы не могли бы мне одолжить до стипендии рублей десять?
Честные, правильные люди! Ни насмешки, ни порицания, ни излишней важности...
– Мария, дай!
– ровно и достойно говорил дядя Лева, не отрываясь от телевизора.
Тетя Муся, исхудавшая, бледная, но все еще практически здоровая, ковыляла в шелковом халате (с птицами), открывала створку зеркального шкафа и, покопавшись, доставала из его глубин красную бумажку.
– Возьми, племянник, - спокойно говорила она.
Студенту становилось жарко и весело. Он чуть ли не хохотал. А денег он не отдавал никогда. Дядя Лева угощал его на дорожку коньяком.
– Мария, налей племяннику, он молодой, пускай выпьет, - говорил дядя Лева, не отрываясь от телевизора.
ПОРА ПРО ТЕТКИНУ ПОДРУГУ.
Сцена разворачивается тоже в Химках, тоже в коммуналке, но совсем другой - на улице Московской, близ аптеки, слева от железнодорожного полотна, если ехать из Москвы. Там в соседях Анька жила, которая была "техничка", то есть уборщица. А муж ее, по циническому русскому выражению, "объелся груш" - пьяница, значит, - был изгнан, вместе не жили. Мальчонка подрастал, бледный, голодный, талантливый. Дядя Лева его любил и гордился его успехами в учебе. Дядя Лева был хороший человек: по Анькиному заказу он мальчонку порол ремнем, потому что нужна была "мужская рука". (Чего-то там этот мальчонка вечно бедокурил, невзирая на талантливость, и драли его как Сидорову козу.)
Но Анна Евграфовна отнюдь не была теткиной подругой. Она была тоже "бедная", и ее угощали калиновым пирогом. (Вранье! Тетка сама ничего не пекла, и сладкий модерн тех лет, вафельный торт, например, с орехами, покупала в магазине. Это Анька скорее могла бы ей пирожка поднести - пышного, капустного, демократического, с румяной коркой...)
А дяди Левы в тот день не было дома, и вечером он тоже не пришел. Значило ли это, что он был в командировке? Не значило. Вполне возможно, что он возвратился домой ночью, но студент к тому времени уже уехал на электричке в Москву, вдосталь нашатавшись по химкинской платформе, снедаемый романтическими пьяными планами захвата подруги с целью любви. И дальнейшей совместной поездки с нею на станцию Сходня, где она проживала в собственном домике, будучи вдовой.
Чушь и глупость! Если тете Мусе было тогда лет пятьдесят, то и подруге соответственно было пятьдесят два. Студент помнит седые пряди ее черной прически и твердо знает, что ему в то время только что исполнилось девятнадцать.
Его накормили, ему поднесли коньячку, несмотря на отсутствие дяди Левы, и он с голодухи сильно опьянел, так что едва-едва успел занять денег. Окружающий мир плавал в глазах его, и ему стало чудиться, что с подругой у него сегодня же и получится. Он, покраснев, нечто бормотал, пересел к подруге, тянулся целоваться, лез рукой и приговаривал громким шепотом: "Давай скорей сейчас отсюда уедем и поедем к тебе. Ты понимаешь меня? Тихо, а то нас услышат".
Наутро он валялся на общежитской тюфячной койке и обмирал со стыда и с похмелья. "Боже мой!
– пугался и путался он.
– Ведь они все видели и слышали. Слышали, как шептал, видели, как за пазуху потной лапой лез... Боже мой!.." Но ведь если фактически разбираться, то ОНИ - это тетя Муся и ОНА, то есть собственно предмет страсти, ее подруга... Почему же эти две, прямо скажем, пожилые женщины не остановили распоясавшегося юношу? Почему тетка не сделала племяннику резкого выговора, замечания? Не предложила, в конце концов, покинуть ее хлебосольный дом, превращаемый им в вертеп? Подруга зачем не вспыхнула, обозлившись, не прикрикнула, не поднялась, роняя стул?.. Тайна?
Да, тайна, с чем приходится согласиться и ныне, по прошествии почти 20 лет после описываемого случая. Несомненно, что там наличествовала какая-то тайна! Поведение юноши вполне объяснимо: он в то время пробавлялся связями, про которые пишут на плакатах в вендиспансере, то есть редкими и случайными, имел в Сибири "невесту", которая дожидалась, когда он закончит институт, - с ним все понятно. Но почему столь сонно восприняли его безнравственный поступок обе подруги? И тени неловкости не испытали они - тетка продолжала угощать-потчевать, денег дала, подруга не чуралась поцелуев и объятий! Почему? Кто ответит? Кто? Тетка комсомолка была, потом - беспартийная большевичка, в военной форме висела на стене и часто поднимала тост за родное правительство, три четверти желудка у ней вырезали... Подруга- солидная дама, не иначе как вместе служили, тоже должна была нравственность блюсти и утверждать мораль. Почему?