Тимур. Тамерлан

Отойдя от смертного одра самого кровожадного из покорителей мира, Искендер торжественно подумал: «Итак, сегодня, в ночь с семнадцатого на восемнадцатое ноября одна тысяча четыреста четвёртого года от Рождества Христова, скончался великий злодей Тамерлан…» Ему стало чудно, что это событие не сопровождалось никакими громами и молниями, никакими дивными знамениями, вообще ничем примечательным.

А чёрная душа? Почему Искендер не увидел, как она исторглась из поганого тела? Почему демоны не прилетели за ней в богатую опочивальню дворца Кок-Сарай, почему их завыванье не заставило оледенеть сердца и свист их чёрных крыл не рассекал воздух? Как могла эта злобная душа столь незаметно провалиться во мрак преисподней? Без дыма, без смрада, без копоти! Или её вовсе не было, души у Тамерлана?

Искендер был разочарован. Он давно готовился к смерти ненавистного самаркандского государя. Не представлял, какая она будет, но ждал, что событие это непременно ознаменуется необыкновенными видениями и явлениями.

О нет, нет, Господи! Не так должен был умереть этот брат самого Сатаны! Он должен был кричать от ужаса и боли, уносимый чертями в обитель вечных и страшных мук. Он должен был чудовищно умирать в течение нескольких дней!

И вдруг вместо этого тихо отошёл в мир иной. Незаметно. Во сне. Без мук, без страданий. Несправедливо!

Мирза Искендер тяжело вздохнул и зашагал из опочивальни в прихожую, где сегодня на случай чего-то непредвиденного дежурили лекари Джалиль Аль-Хакк Тарими и Сабир Лари Каддах. Оба они спали. Искендер разбудил первого и сказал ему шёпотом:

— Достопочтенный Джалиль Аль-Хакк, должен вам сообщить, что с хазретом неладное. Если я не ошибаюсь…

— Что-что? — спросонья, стряхивая с себя сон, промычал лекарь.

— Если я не ошибаюсь, он не дышит.

— Кто?

— Тот, чьим дыханием дышали все мы.

— Когда? Когда вы это обнаружили? — наконец сообразил Джалиль Аль-Хакк.

— Только что. Пару минут назад.

— Будите мавлоно Сабира, а я немедленно осмотрю больного… Если он, конечно, ещё болен…

Вскоре оба лекаря уже жужжали над телом усопшего. Растревоженные нукеры, сбросив полудрёму, с разинутыми ртами наблюдали за происходящим, соблюдая тишину.

«Всё так просто, будто умер обыкновенный человек», — подумал в досаде мирза Искендер. Ему захотелось выбежать на площадь перед дворцом, протрубить громко в карнай и закричать во всё горло: «Вставайте! Он умер! Он сдох, ваш поганый царь Тамерлан!» Но вместо этого секретарь великого эмира отправился туда, где находился любимый внук Тамерлана Халиль-Султан, который после подавления бунта, устроенного Султан-Хуссейном и Султан-Мухаммедом, полностью распоряжался в Кок-Сарае и негласно считался главным претендентом на самаркандский престол в случае смерти великого Тамерлана.

Красавица лужичанка, не так давно ставшая наложницей Халиль-Султана, потягиваясь своим роскошным телом, с какой-то иронической усмешкой смотрела на мирзу Искендера. Сам внук не сразу понял, зачем надобно подниматься в такую рань, покуда Искендер впрямую не объявил ему:

— Ваше высочество, обстоятельства таковы, что, скорее всего, ваш дедушка, Султан-Джамшид Тамерлан, этою ночью предстал пред троном Всевышнего.

По пути в покои Тамерлана Халиль-Султан всё же поинтересовался:

— А это точно смерть? Лекари засвидетельствовали кончину?

— Я более чем уверен, — ответил Искендер. — Все признаки налицо. И он несколько раз тайком жаловался мне, что и впрямь умирает. Думаю, на сей раз это никакая не уловка. Хотя…

Он вдруг отчётливо вспомнил, что трупный запах, исходивший от Тамерлана за всё время его болезни, вчера почти исчез, а сегодня исчез полностью.

— Что «хотя»? — спросил Халиль-Султан.

— Всякое может быть, — пожал плечами мирза Искендер.

— Вот видите…

Очутившись около смертного одра, Халиль-Султан выслушал полный отчёт лекарей, который сводился к тому, что, по всей вероятности, великий из великих и впрямь скончался — дыханье и пульс не прослушиваются, сердце не бьётся, глаза закатились. Но всё-таки в конце доклада прозвучало то же самое «хотя». Венецианский еврей Ицхак бен Ехезкель Адмон выразил сомнение, что «в данном случае вполне возможно, что мы имеем дело не со случаем lе-thalis, а со случаем lethargus» [180] . Выяснив, что означают эти латинские слова, Халиль-Султан задумался и наконец вынес решение:

180

То есть не со смертью, а с летаргией.

— Если бы умер простой человек, то следовало бы поступить так, как поступают в обычных случаях. Но пред нами не простой смертный, а самый великий человек в истории после пророка Мухаммеда. Быть может, даже более великий, чем халиф Али. А потому не следует спешить с его похоронами. Надо подождать, покуда появятся бесспорные признаки разложения. Прошу всех присутствующих до тех пор не разглашать слухов о смерти измерителя вселенной. Точнее, это не просьба, а приказ! А теперь оставьте меня наедине с дедом.

Глава 46 Послы короля Энрике покидают Самарканд

В это тревожное утро, 18 ноября 1404 года, Руи Гонсалес де Клавихо объявил рыцарю Гомесу де Саласару, что он подлец и должен с оружием в руках ответить за свои грязные проступки. Поводом к ссоре двух благородных донов послужило и впрямь весьма легкомысленное поведение личного гвардейца короля Энрике — расшалившийся дон Гомес предпринял попытку соблазнить наложницу дона Гонсалеса, юную афганку Гульяли, и был застигнут личным писателем кастильского короля на месте преступления.

— Драться? Извольте, я готов! — кипятился дон Гомес. — Мне, правда, кажется, что из-за такого пустяка…

— Трус! — выпалил в лицо дона Гомеса дон Гонсалес.

— Что?! Я трус?! Вот моя шпага! Где мы будем сражаться?

— Прямо здесь и сейчас!

Уже нападая на своего внезапно приобретённого соперника, Клавихо подумал о том, что и впрямь, должно быть, слишком разгневался, будто речь шла о чести какой-нибудь очень благородной дамы, но было поздно — поединок начался и надо было драться.

Дон Гомес успешно отразил все атаки дона Гонсалеса и вскоре сам перешёл в нападение. Просторная комната Синего дворца превратилась в арену сражения. Кувшин с вином, разрубленный надвое нечаянным ударом клинка писателя, выплеснул на стол и на пол своё содержимое. Дон Альфонсо пытался урезонить дуэлянтов, взывая к их благоразумию и христианству. Наложницы пищали, разбежавшись по углам в неподдельном ужасе. Кровь брызнула из щеки дона Гонсалеса, пораненной мечом дона Гомеса. Неведомо, чем бы всё окончилось, если бы в эту минуту не прозвучала жёсткая команда:

— Немедленно прекратить!

Приказ был отдан столь строгим тоном, не терпящим возражений, что драчуны, тяжело дыша, опустили свои мечи и уставились на человека, произнёсшего эти слова по-испански. Пред ними стоял высокого роста чагатай богатырского телосложения с лошадиным лицом и свирепостью во взгляде. Он сказал:

— Меня зовут Карво-Туман Оглан. Я назначен новым послом великого Тамерлана к королю Кастилии. Я не терплю подобных шуток, а кроме того, я прислан сообщить вам, что мы немедленно выезжаем из Самарканда. Прошу вас скорее собираться в дорогу.